Зверь с той стороны. Александр Сивинских

высоко информационную свою и громозвучную беседу.

      Я окна не закрывал и продолжал с укоризной изучать их сплоченную общим кру-гом интересов группу. Было им от этого, по всему видать, неуютно. Так неуютно, что од-на из девушек, самая толстомясая, решилась на крайнюю отпугивающую меру. Повер-нувшись ко мне спиной и закинув подол свой (длиною хорошо коли в четверть) наверх, тряхнуть несколько раз необъятным задом, туго обтянутым широкими розоватыми тру-сами, из стороны в сторону. Представление сопровождал глумливый смех подружек и шумный звук пущенного смелой девушкой ветра.

      Я с немалым трудом одолел дрожь – не похоти телесной, нет – ужаса почти экзи-стенциального. В долгу оставаться нельзя было ни в коем разе. Тем более, супротивник с нетерпением ждал – либо ответного хода, либо признания поражения. Соорудив на лице гримасу высокомерия, я захватил щепотью нос и шумно-шумно, с переливами, булькань-ем и хлюпаньем высморкался. Быстрые умом деушки сообразили, что содержащееся сей-час в моей горсти – не что иное, как плата за их интимную красоту, и, сдержанно ропща, тяжелым полугалопом отправились восвояси. Стриптизёрка, приобретшая вдруг цело-мудренность, пыталась на ходу опустить нижнюю границу задираемого недавно предме-та одежды до уровня минимального приличия, однако же тщетно.

      Торжествуя, я закрыл окно. В ладони моей ничего не было. Ничегошеньки. Чиста она была, аки рука сказочного чекиста из утопии, пригрезившейся товарищу Железному Феликсу в припадке раскаяния за содеянное в прошлом, настоящем и вероятном буду-щем.

      Приему этому, с соплями в горсти, которых на самом-то деле и нету, обучил меня в Чебаркульской учебке младших командиров «замок» наш, старший сержант Грошев-ский, по прозвищу Блямба. Очень это весело получается, когда сует тебе руку для пожа-тия какой-нибудь малоприятный в общении, но надоедливый человечек, а ты эдак фее-рически сморкаешься в ладонь да и жмёшь с открытой улыбкой протянутую грабельку. Смена выражений на лице контактного организма просто потрясает – уверяю вас! От безграничного ужаса через безграничное же блаженство к полной враждебности. Особ-ливо к враждебности, ежели имеются в зоне контакта пристрастные зрители, не обреме-нённые чувством ложного интеллигентского такта. Каковых в армейских частях, как во-дится, – исключительное большинство.

      Некоторое время я лежал на диване и наслаждался эйфорическим мироощущени-ем триумфатора.

      А затем пришла моя Оленька, которая могла без малейшего труда заткнуть за поя-сок, охватывающий её талию, десяток австралийских миног – в плане сексуальности, уточняю. И я, истосковавшийся, повлек её в интимный дортуарчик наш, в бесстыдный вертепчик наш, на просторное наше ложе любви…

      …Оленька моя сидела на краешке кровати – голышкой неземной совершенно и совершенной неземно – и расчёсывала волосы. Волосы у неё длиннющие, тоненькие и мяконькие, что у младенчика, и в страсти путаются – беда! Вот она их и расчёсывает по-сле: перво-наперво гребешком, затем «массажкой», а затем уж и щёточкой