Четвертая высота. Елена Ильина

парка торжественно расселись Гуля и ее гости. Они тихо и неторопливо, стараясь продлить удовольствие, работали ложечками, осторожно дотрагиваясь до холодных сладких шариков в запотевших стеклянных вазочках.

      Парусиновые тенты над столиками вздувались от морского ветра, как паруса, обвевая разгоряченные лица ребят прохладой.

      Больше всех радовалась в этот вечер Гуля. За ее столиком было особенно шумно и весело. А когда все уселись на деревянных коней и в расписные сани и карусель двинулась под хриплые, дребезжащие звуки органчика, Гуля почувствовала себя на вершине счастья.

      Отец стоял возле карусели, и каждый раз, когда дочка горделиво проплывала мимо него на белом коне, он махал ей рукой, а Гуля улыбалась ему благодарно и ласково.

      Через месяц, помогая отцу укладывать вещи в чемодан, Гуля спросила:

      – Папа, а у тебя довольно денег на дорогу? Ведь ты столько потратил на меня и на моих ребят!

      Отец вздохнул:

      – Да, да, придется мне, видно, пешком в Москву идти.

      А потом похлопал ее по плечу и добавил:

      – Ничего, дочка, денег у меня хватит. Ведь ты целый месяц прожила без мороженого – сдержала свое слово. Признаться, я не раз хотел тебе предложить полакомиться, да только…

      – Понимаю, – прервала его Гуля. – Воспитывал меня.

      – Нет, по-моему, ты сама себя воспитываешь, дочка.

      В тот же день отец уехал, а скоро Гуля и сама стала готовиться к отъезду.

      Варька и Василинка

      Киевская кинофабрика оказалась куда больше одесской. Гуле здесь понравилось все – и мягкий голубоватый свет на съемках, который не жег глаза, и большие съемочные павильоны, и то, что на фабрике ее встретили, как старую артистку.

      Режиссер разговаривал с ней так же серьезно, как со всеми другими актерами. Он подробно разъяснял каждый эпизод, в котором она должна была участвовать, каждую сцену, и Гуля стала все яснее и глубже понимать, что такое искусство актера.

      А роль ей досталась на этот раз нелегкая.

      Гуля должна была понять и перечувствовать большие горести, выпавшие на долю Варьки, внучки старого шахтера.

      Для того чтобы она лучше вошла в свою роль, режиссер возил ее на рудники, спускался с нею в шахты.

      Затаив дыхание Гуля слушала рассказы старых шахтеров о том, как в прежние времена опасно было работать в этих плохо устроенных шахтах. Хозяева жалели денег на лучшее оборудование, и в шахтах нередко случались обвалы.

      Гуля представляла себе, как страшно было родным шахтера услышать двенадцать ударов колокола. Эти удары означали, что на шахте случилась беда.

      В картине, в которой играла Гуля, прозвучало двенадцать ударов.

      Набросив наскоро платок, Варька, внучка шахтера (это и была Гуля), кинулась вслед за взрослыми к шахтам, чтобы узнать, на кого в этот раз обрушилось горе.

      На носилках под брезентом она угадала знакомые руки, плечи, голову.

      И вот Варька стоит, наклонившись над дедом-шахтером, лежащим в гробу. Стоит в том самом платке, который наспех накинула на голову, выбегая из дому.

      С ужасом