Пандора. Энн Райс

которому я больше всего доверяю, вывезет тебя морем из Италии! Я хочу, чтобы ты уехала! Твои деньги, одежда и все необходимое уже погрузили на судно. Этим людям я доверяю. Тем не менее возьми этот кинжал. – Он взял со стола кинжал и отдал его мне. – Ты достаточно наблюдала за своими братьями, чтобы уметь им пользоваться, – добавил он. – И еще… – Он протянул руку и взял какой-то мешок. – Это золото – валюта, которая ценится во всем мире. Бери и уходи».

      Я всегда носила с собой кинжал, он был закреплен в перевязи возле локтя, но сейчас не время было шокировать его этим, так что я положила кинжал в кушак и взяла кошель.

      «Отец, я не боюсь оставаться с тобой! Кто на нас нападает? Отец, ты же римский сенатор! В каком бы преступлении тебя ни обвинили, твою судьбу полагается решать суду сената».

      «Драгоценная моя сообразительная дочка! Ты что, думаешь, что этот злодей Сеян со своими делаториями выступает с обвинениями в открытую? Его спекулаторы уже успели застать врасплох твоих братьев, их жен и детей. Это рабы Антония. Прежде чем умереть, он успел послать их ко мне с предупреждением о грозящей опасности. Он видел, как его сына пригвоздили к стене. Лидия, уходи».

      Конечно, мне было известно о римском обычае убивать всю семью осужденного. Это даже соответствовало закону. И в подобных случаях, едва лишь появлялись слухи о том, что кто-то впал в немилость у императора, любой враг мог опередить убийц».

      «Ты поедешь со мной, – сказала я. – Зачем тебе оставаться?»

      «Я умру римлянином, в собственном доме. А теперь уходи, если ты меня любишь, моя поэтесса, моя певица, моя мыслительница. Моя Лидия! Уходи. Непослушания я не потерплю. Я потратил последний час своей жизни на то, чтобы договориться о твоем спасении! Поцелуй меня и подчинись».

      Я подбежала к нему, поцеловала его в губы, и рабы немедленно вывели меня через сад.

      Я своего отца знала. Нельзя было взбунтоваться, раз дело касалось его последнего желания. Я была уверена, что, прежде чем спекулатории вломятся в дверь, отец по старому римскому обычаю, вероятнее всего, покончит с собой.

      Когда я дошла до ворот и заметила купцов-евреев с повозкой, я не смогла уйти. Вот что я увидела.

      Мой отец вспорол себе запястья и кругами ходил вокруг домашнего очага, а кровь лилась прямо на пол. Он буквально располосовал себе руки. С каждым шагом он все больше белел. Выражение его глаз в тот момент я смогла понять только позднее.

      Раздался громкий треск. Входную дверь искромсали в клочья. Отец застыл на месте. К нему направились два преторианца. Один из них насмешливо заметил:

      «Что же ты себя не прикончишь, Максим, и не избавишь нас от забот? Давай же!»

      «Вы гордитесь собой? – сказал отец. – Трусы. Вам нравится убивать целые семьи? Сколько вы получаете денег? Вы когда-нибудь сражались в настоящей битве? Ну так умрите же вместе со мной!»

      Повернувшись к ним спиной, он принялся размахивать мечом и кинжалом, а когда они подошли ближе, сделал неожиданный выпад и сразил обоих. Он нанес им несколько ударов.

      Отец пошатнулся, как будто вот-вот