Находка, что изменила жизнь. Григорий Васильевич Цуриков

вот и радио, тут только несколько радиостанций, есть еще MP3, но там только шансом и так несколько песен подобных. А я пока займусь шкурами.

      – А что ты с ними потом делаешь?

      – Сейчас сниму шкуры и уберу пока, а потом дома обработаю как следует и на продажу.

      – А тебе не жалко зверят?

      – Не знаю. Наверное жалко, но не чем другим у нас в станке не заработаешь.

      – Понятно. Семью кормить то надо.

      При этих словах её моё сердце напряглось, и я остановился. Она заметила и сказала.

      – Да не переживай ты так, твои вон сто пятьдесят километров от сюда. И не беда, что снегоход сломан, они же знают где ты, а мои не знают где я.

      В моей голове пронеслось всего сто пятьдесят километров до них, до их могил. Мои глаза не произвольно выпустили слезы. Я не мог их сдерживать. Мои родные не далеко. Сто пятьдесят километров и метр или чуть больше земли разделяли меня с родными. Разделяли меня с любимой женой, не родившемся ребенком, папой и мамой. Мои мысли ушли в боль, боль пронзала моё сознания. Я ощутил, как Маша трясет меня за плечо.

      – Э-э-э-э… Ты чего? Что с тобой?

      – У меня нет больше родных.

      – А куда они делись?

      Я не чего не ответил, только скупые мужские слезы были ей ответом. Она, видно, поняла, что расспрашивать будет неправильно и постаралась сменить тему.

      – Знаешь, а я всего лишь воспитатель в детском саду, в который Юля ходит, но она ветрянкой заболела вот и осталась дома с мамой. Мама в отпуске пока. Я даже рада что она не провалилась со мной сюда.

      Я кивнул головой в знак того, что да мол это хорошо, сам достал сигареты, я курил мало штук пять за день, но в такие моменты, когда сердце на пределе сигаретку выкуривал на раз. Достал сигаретку и сделал предлагающий жест Маше.

      – Нет, я не курю.

      Я же сел у печки и закурил, состояние потихоньку возвращалось в норму. Но Маша видно решила, что чем-то меня сильно обидела.

      – Прости я не…

      Я ее перебил, не дав договорить.

      – Ты не в чем не виновата. Моя семья погибла этой весной, погибли все. Мама, папа, жена и наш не родившийся ребенок.

      – Как?

      – Давай потом, как-то об этом не хочу сейчас вспоминать. Больно.

      – Ладно, давай. Я понимая.

      Я лишь усмехнулся, на это я понимаю. Мало кто способен понять момент, когда теряешь не одного, а всех. Это кардинально отличается. Когда кого-то одного, то у тебя есть те, с кем ты разделишь эту боль, а как у меня, только мне вся эта боль предназначена. Она видимо приняла усмешку в серьезе и начала оправдываться.

      – Нет правда, у меня отец умер, когда….

      Я не дал ей закончить.

      – Ненужно. Правда. Пожалуйста.

      Она замолчала, по виду было заметно, что она обиделась. Но честно, мне не до ее обид было. Я до курил и приступил к сдиранию шкурок. Когда закончил, помыл руки и поставил суп греть.

      – Маш я сегодня нашел место, из которого ты появилась, я попробовал через него пройти.

      – А если бы получилось я бы одна осталась? Ты. Ты. – голос бы злым.

      – Не