Асмодей нашего времени. Виктор Аскоченский

въ цѣломъ мірѣ. Этакой честности, этакого благородства вы ни въ комъ не встрѣтите! Самъ министръ всегда ставилъ его въ образецъ другимъ…

      – Смѣю васъ увѣрить, что для достоинствъ вашего супруга и провинція слѣпа не будетъ, сказалъ Софьинъ, разсматривая кончикъ своего сапога.

      – Достоинства моего мужа не для провинціи! гордо отвѣчала Соломонида Егоровна. Мы одначе останемся тутъ не на долго. Онисимъ Сергѣевичъ ожидаетъ лишь производства въ генералы, а потомъ тотчасъ же возьметъ переводъ въ столицу; тамъ ужь и мѣсто для него приготовлено, директорское мѣсто. Онъ будетъ Директоромъ въ одномъ Департаментѣ.

      Владиміръ Петровичъ рѣшительно не могъ найтись, что сказать на это.

      – А вы, продолжала Соломонида Егоровна, послѣ нѣкотораго молчанія, большой имѣете тутъ кругъ знакомства?

      Не легко было отвѣчать и на этотъ вопросъ, особенно послѣ того, что говорила до сихъ поръ барыня.

      – Сколько это возможно въ провинціи, сказалъ Софьинъ.

      – А я такъ еще не успѣла никому сдѣлать визита. Такое мученье безъ собственнаго экипажа! Съ отчаянья поѣдешь и на извощикѣ.

      И Соломонида Егоровна начала нѣжно и гармонически хохотать надъ своей такой отчаянной рѣшимостью, придерживая рукою мясистую грудь.

      Софьинъ сидѣлъ какъ на иголкахъ.

      – Maman! послышалось изъ боковыхъ дверей.

      – Qu'est que voulez-vous? Tout-suit! Вы, мусье Софьинъ, конечно, позволите мнѣ познакомить васъ съ моимъ семействомъ, сказала Соломонида Егоровна, поднимаясь съ дивана и направляясь къ боковымъ дверямъ.

      Софьинъ поклонился.

      Соломонида Егоровна вошла было, и потомъ вернулась, проговоривъ съ граціозной улыбкой: pardon, мусье! взяла позабытый на канапе платокъ и вышла.

      – Что это такое? сказалъ Софьинъ, оставшись одинъ: мистификація или отчаянное безстыдство? Ей-богу, не понимаю.

      Онъ задумался на минуту, потомъ поправилъ волосы, взглянулъ въ зеркало и сталъ зѣвать по сторонамъ. Наскучивъ этимъ занятіемъ, Софьинъ принялся пересматривать модныя картинки, лежавшій на столѣ.

      – Pardon, мусье, сказала Соломонида Егоровна, выходя черезъ нѣсколько минутъ: я такъ долго заставила васъ ждать себя.

      – Дай-ка, подумалъ Софьинъ, заговорю я съ ней по французски. Можетъ, она на этомъ діалектѣ умнѣе, чѣмъ на своемъ природномъ. – Вы, сказалъ онъ по французски, оставили меня при самомъ интересномъ занятіи. Пересматривая эти картинки, я удивлялся своенравію моды, которая такъ любитъ повторять себя.

      – Вуй, мусье, отвѣчала Соломонида Егоровна, и въ тоже время устремила безпокойный и нетерпѣливый взоръ на боковыя двери.

      – Не помню, кто-то замѣтилъ, продолжалъ Софьинъ все на томъ же языкѣ, что мода сваливаетъ свои издѣлія въ одну кадушку; наполнивъ ее до верха, она переворачиваетъ кадушку верхъ дномъ, и снова начинаетъ брать старое съ маленькими лишь прибавленіями да перемѣнами.

      – Да-съ, сказала Соломонида Егоровна по русски и какъ-то напряженно и взволнованно: мы получаемъ это прямо изъ Парижа.

      – Что такое?