Асмодей нашего времени. Виктор Аскоченский

словами есть какая нибудь разница?

      – Я думаю, подхватила Соломонида Егоровна. Дѣвица – это значитъ благородная дѣвица; а дѣвушка – это просто дѣвушка, сѣнная, горничная.

      – Извините, сказалъ улыбаясь Софьинъ; я доселѣ не зналъ такого тонкаго различія…

      – Отъ того-то, ѣдко замѣтила Елена, вы и полагаете, что уравненіе званій и состояній образуетъ характеръ дѣвицы.

      – Не только полагаю, но даже утверждаю.

      – А я, сказала Соломонида Егоровна, утверждаю и докажу вамъ, что это скорѣй портитъ, чѣмъ облагороживаетъ характеръ дѣвицы. Какая нибудь тамъ дочь выслужившагося чиновника привыкаетъ къ несвойственной ей фамиліарности съ такими изъ своихъ подругъ, которыя выше ея и по званію и по состоянію. А дѣвица съ значеніемъ становится наряду съ твореніями, которыя потомъ у себя дома ничего не увидятъ богаче ситцеваго платья. Ну, довольно того, что я едва могла отучить мою Мари отъ этихъ упрашиваній да умаливаній. Сами посудите, пѣтъ, чтобы приказать тамъ какой нибудь горничной просто: принеси молъ или подай проворнѣй; нѣтъ, надо, видите, прибавить: сдѣлай милость, или пожалуста. Да чего, наша Алёнка всегда была Алёнкой, а теперь, по милости моей дочки стала Еленой; говоритъ, что нельзя переиначивать имени, что при крещеніи дано; тудажь филсофствуетъ. Сами посудите, мусье Софьинъ, на что это похоже? Какаяжь будетъ разница между Еленой дѣвкой и Еленой барышней? Я хоть и мать, но должна признаться, что у моей институтки дурной тонъ. Да-съ, дурной-съ, прибавила Соломонида Егоровна, подмѣтивъ на устахъ гостя неосторожно мелькнувшую улыбку, дурной, увѣряю васъ. А гдѣ онѣ его набираются? Въ заведеніяхъ этихъ, – гдѣжь больше? Елена моя воспитывалась дома, а могу сказать, что понимаетъ себя во сто разъ лучше какой нибудь тамъ вашей институтки.

      Елена поцѣловала руку доброй матери; а Софьинъ, наклонивъ голову, переминалъ края своей шляпы.

      – Вы были въ Петербургѣ? ни съ того, ни съ сего отозвалась Елена.

      – Былъ, отвѣчалъ Софьинъ, поднявъ голову.

      – Давно?

      – Давно.

      – Значитъ, ваши свѣдѣнія о Петербургѣ absolument отстали отъ современности?

      – Можетъ быть.

      – Comment?

      – Я говорю: можетъ быть.

      – Вы любите музыку?

      – Къ несчастію.

      – Почему же, къ несчастію?

      – Потому что у насъ въ городѣ играютъ много, а слушать нечего.

      Софьинъ, какъ легко можно замѣтить, былъ въ прескверномъ расположеніи духа.

      – Вы злы, какъ я вижу, сказала Елена.

      – По неволѣ будешь золъ, когда озлобятъ! сказалъ Софьинъ какъ-то отрывисто, но потомъ, какбы спохватившись, онъ прибавилъ: я говорю о здѣшнихъ артисткахъ. Всякая старается словно оглушить васъ безпардонной колотней; всѣ копируютъ Листа, какъ будто этотъ фортопьянный волтижеръ можетъ быть для кого нибудь образцомъ. Ни одна не посовѣтуется съ изящнымъ вкусомъ; ни одна не поговоритъ съ своимъ сердцемъ. Трудности выполненія, хаотическая бѣготня звуковъ – вотъ все, что вы увидите у лучшихъ нашихъ піанистокъ!.. Извините однакожь, я слишкомъ вдался въ