Ловец удовольствий и мастер оплошностей. Вячеслав Борисович Репин

прямиком в Ипёкшино.

      Я приготовил тушеную баранину в красном вине. Рецепт не очень французский, во Франции такое мясом запекли бы в духовке. Но нормальный французский мясник никогда бы и не впарил покупателю «молодого барашка», как это принято в Подмосковье. Уж либо ягнятину, либо mouton, если угораздит покупать мясо в мусульманской лавке, то есть – обыкновенную баранину.

      Для себя я сложных блюд не готовил. Но перед де Лёзом хотелось блеснуть настоящей кухней, гостеприимством. Такого, как он, на мякине не проведешь, он умел готовить. Для маринада я использовал сухое болгарское, а для стола раскупорил бутылку чилийского шираза. Вино оказалось совсем ничего.

      Мой гость усилия оценил. Маринованный вариант ягнятины с русской картошкой из Тамбова, в тонких ломтиках на пару, показался ему удачным. Один недостаток – с мяса не сцежен жир. Да и не хватало, на его взгляд, пучка душистого эстрагона.

      Понимая конечно, что после обеда ему придется лечь поспать, на «дижестив», нарушая правила, я раскупорил бутылку виски, втридорога купленный на вечер «Талискер». А затем, вместе потоптав снежок вокруг коттеджа и заодно общими усилиями пополнив запас дров, которые я переносил частями из уличной поленницы в гостиную, чтобы досушивать березовые поленья в тепле, мы сидели перед полыхавшей печкой и болтали до самого вечера. И обязательно бы напились, если бы я не поставил рядом с бутылкой полную вазу с кубиками льда…

* * *

      Скажи мне кто-нибудь вчера, что я буду общаться в Москве с одними французами, я бы просто не поверил. Но это было именно так. Жан-Поль позвал нас на ужин в среду. Японский ресторанчик на Кутузовском проспекте выглядел респектабельно. Француз-экспат жил с русской девушкой, молоденькой, лет двадцати пяти, довольно привлекательной внешности.

      После недельного Ипёкшинского уединения один ее свежий вид казался мне заслуженной наградой. Но признаться себе в этом не хотелось. Я понимал, что должен сузить круг своих интересов до минимума, до главного. Ведь не для того я разгребал снег перед воротами, не для того сидел взаперти в чужом доме и прятался даже от родственников, чтобы вдруг почувствовать в себе интерес к общению, к чужим людям, проще которых, наверное, не бывает.

      Жан-Поль называл подругу Наной. В действительности ее звали Наташей. Интимные нотки, вкрадывающиеся в его голос при обращении к девушке, звучали трогательно. Мы с де Лёзом даже переглядывались, ведь на молодежном французском сленге слово nana означает нечто совсем определенное, что-то среднее между «барышня», «герла». Темноволосая, молчаливая, не дура, очень просто одетая – проштопанные джинсики, черная кофточка, – девушка взирала на нас, гостей бойфренда, с некоторой настороженностью. Мы были из другого теста.

      Но еще более неожиданным оказалось то, что Жан-Поль созвал нас всех справлять свой день рождения. Неужели больше не с кем? Ему стукнуло сорок два. На день рождения мы заявились с пустыми руками.

      Де Лёз, несмотря на свои годы всё еще неутомимый волокита, не переставал чесать языком