Избранное. Юрий Олеша

назвать смесью ресторанного и вокзального звона.)

      Я слушал с балкона.

      – Том-вир-лир-ли! Том-вир-лир-ли! Том-вир-лир-ли!

      Том Вирлирли. Некий Том Вирлирли реял в воздухе.

      Том Вирлирли,

      Том с котомкой,

      Том Вирлирли молодой!

      Всклоченный звонарь переложил на музыку многие мои утра. Том – удар большого колокола, большого котла. Вирлирли – мелкие тарелочки.

      Том Вирлирли проник в меня в одно из прекрасных утр, встреченных мною под этим кровом. Музыкальная фраза превратилась в словесную. Я живо представлял себе этого Тома.

      Юноша, озирающий город. Никому не известный юноша уже пришел, уже близок, уже видит город, который спит, ничего не подозревает. Утренний туман только рассеивается. Город клубится в долине зеленым мерцающим облаком. Том Вирлирли, улыбаясь и прижимая руку к сердцу, смотрит на город, ища знакомых по детским картинкам очертаний.

      Котомка за спиной юноши.

      Он сделает все.

      Он – это само высокомерие юности, сама затаенность гордых мечтаний.

      Пройдут дни – и скоро (не много раз перескочит солнечный зайчик с косяка в другую комнату) мальчики, сами мечтающие о том, чтоб так же, с котомкой за спиной, пройти в майское утро по предместьям города, по предместьям славы, будут распевать песенку о человеке, который сделал то, что хотел сделать:

      Том Вирлирли,

      Том с котомкой,

      Том Вирлирли молодой!

      Так в романтическую, явно западноевропейского характера, грезу превратился во мне звон обыкновенной московской церковки.

      Я оставлю письмо на столе, соберу пожитки (в котомку?) и уйду. Письмо, сложенное в квадратик, положил я на стеклянную пластинку, по соседству с портретом того, кого считал я товарищем по несчастью.

      В дверь постучали. Он?

      Я открыл.

      В дверях, держа котомку в руке, весело улыбающийся (японской улыбкой), точно увидевший сквозь дверь дорогого, взлелеянного в мечтах друга, застенчивый, чем-то похожий на Валю, стоял Том Вирлирли.

      Это был чернявый юноша, Володя Макаров. Он посмотрел на меня с удивлением, затем обвел глазами комнату. Несколько раз взгляд его возвращался к дивану, вниз, под диван, где виднелись мои полуботинки.

      – Здорово! – приветствовал я его.

      Он пошел к дивану, сел, посидел, затем направился в спальню, побывал там, вернулся и, остановившись у вазы-фламинго, спросил меня:

      – Где Андрей Петрович? В правлении?

      – Не ручаюсь. Андрей Петрович вернется вечером. Возможно, что он привезет с собой нового дурака. Вы первый, я второй, он будет третий. Или до вас уже были дураки? А возможно, что он привезет с собой девочку.

      – Кого? – спросил Том Вирлирли. – Как? – спросил он, морщась от непонимания. Приподнялись его виски.

      Он сел снова на диван. Полуботинки под диваном беспокоили его. Видно было: он не прочь потрогать их задником своего сапога.

      – Зачем вы вернулись? – спросил