Человек из ресторана. Иван Шмелев

недобросовестно! Это даже с вашей стороны зловредно! Дело о машинах шло и сути жизни, а вы вывернули на политическую подкладку…

      А тот себя в грудь пальцем и опять:

      – Я знаю, какая тут подкладка! Он мне новый пиджак изгадил! Я не какой-нибудь обормот!.. У меня интеллигентные замашки!

      – Это мы сделаем-с… – Кирилл Саверьяныч-то. – Отдадим в заведение и все выведем. У меня и брат двоюродный у Букермана служит…

      – Дело, – кричит, – не в пиджаке! Вы на пиджак не сводите! Тут материя не та! У меня кровь благородного происхождения, и ничто не может меня удовлетворить! Я, может, еще подумаю, но пусть сейчас же извинения просит!..

      Я, конечно, чтобы не раздувать, Колюшке шепотом:

      – Извинись… Ну, стоит со всяким…

      – И пиджак мне чтобы беспременно новый!

      А Колюшка как вскинется на меня:

      – Чтобы я у такого паразита!..

      – A-а… Я паразит? Ну, так я вам пок-кажу!..

      Сейчас в карман – раз, и вынимает бумажку. Так нас всех и посадил.

      – А это чи-то-ссс?! Паразит? Сами желали-с, так раскусите циркуляр! До свидания.

      И пошел. Кирилл Саверьяныч за ним пустился, а я говорю Колюшке:

      – Что ты делаешь со мной? Я кровью тебя в скормил-воспитал, от платы тебя освободили по моему усердному служению… А?! И ты так! Что теперь будет-то?

      – Напрасно, – говорит, – себя беспокоили и всякому каналье служили! Не шпана за меня платила, которая сама сорвать норовит… А Кривой, пожалуй, и не виноват… Где падаль, там и черви.

      – Какие черви?

      – Такие, зеленые… – И смеется даже!..

      – Да ты что это? – говорю ему строго. – Что ты из себя воображаешь?

      – Ничего. Давайте чайку попьем, а то вам скоро в ваш ресторан…

      – Ну, ты мне зубы не заговаривай, – говорю. – Ты у меня смотри!

      – Чудак вы! Чего расстроились? Я вас хотел от оскорбления защитить!

      – Хорошо, – говорю, – защитил! Теперь он к мировому за пиджак подаст, в полицию донесет, какие ты речи говорил… Сам видишь, какой каверзник! Он теперь тебе и в училище может повредить…

      А тут Кирилл Саверьяныч бледный прибежал, руками машет, галстук на себе вертит в расстройстве чувств.

      – Ушел ведь! Должно быть, в участок! И меня теперь с вами запутают… Меня все знают, что я мирный, а теперь из-за мальчишки и меня! Ты помни, – говорит, – я про машины говорил, и про науку, и насчет веры в бога и терпения… Теперь время сурьезное, а мне и без политики тошно… Дело падает…

      Схватил шапку и бежать. И пирога не доел. Что делать! Хотел за ним, совета попросить, смотрю – а уж без двадцати двенадцать: в ресторан надо. А день праздничный, бойкий, и надо начеку быть.

      Иду и думаю: и что только теперь будет! Что только будет теперь!

Ill

      И как раз в тот день чудасия у нас в ресторане вышла. Игнатий Елисеич новое распоряжение объявил:

      – С завтрашнего дня чтобы всем номерам подковаться для тишины!

      Шибко у нас смеялись, а мне не до смеху. Слушаешь, что по карточке заказывают и объясняют, как каплунчики