Человек из ресторана. Иван Шмелев

помилуйте… У нас расстройство… не в себе он, мучается…

      А он совсем ослаб и уже тихо:

      – Нет, нет… Берите его… мы его вон… исключим… Вон, вон! Не могу… Никаких прощений… Довольно!..

      И ушел. Я за ним, а он дверью хлопнул. И остался я один…

      Попрекал меня Колюшка, будто я чуть не на колени становился, но это неправда… Не становился я на колени, нет, неправда… Я их просил, очень просил вникнуть, а они так вот рукой сделали и вышли. И никого не было, как я просил вникнуть. А на колени я не становился… Я тогда как бы соображение потерял… Да… Так вот шкафы стояли, а так вот они, и я к ним приблизился… и стал очень просить… Я, может быть, даже руку к ним протянул, это верно, но чтобы на колени… нет, этого не было, не было… Они вышли очень поспешно, а меня шатнуло, и я локтем раздавил стекло в шкафу…

      И вдруг передо мной встал какой-то высокий в мундире с пуговицами, перышко в зубах держал… Глаза такие злобные, и так гордо сказал:

      – По поручению директора объявляю, что Скороходов Николай будет исключен.

      Повернулся на каблуках и пошел с перышком. А тут мне швейцар и показывает на шкаф:

      – Уж вы заплатите, а то с нас взыщут…

      И заплатил я ему за стекло полтинник. Он мне шубу подал и пожалел даже. Спросил меня:

      – У вас сынка исключают? У нас очень строго. А вы идите по карточке этой, – и карточку мне в руку сунул, – у них такое же училище, и они у нас раньше учились… Могу рекомендовать… У них двести рублей только… А может, и скинут, если попросить…

      А как вышел я, ничего не видя, во дворе слышу:

      – Папаша! погодите!

      А это Колюшка с бокового хода, с книжками. Бежит, пальто на ходу надевает, и книжки у него рассыпались прямо в снег. Помог я ему собрать, а он гребет их со снегом, мнет, листки выпали, остались так.

      – Не надо теперь… не надо…

      Но я подобрал их и сунул ему в карман. И снег шел, такой снег… Пошли двором… Смотрю я на Колюшку, что он так тихо идет. А он назад кинулся, где книжки рассыпал… Стал искать опять, ничего не нашел… Опять пошли к воротам. И уж не смотрю на него, а стараюсь по тропке идти, кругом снегу намело.

      – Ну, что же… все равно…

      Говорит, а сам нос чешет.

      – Ничего… я сразу сдам… все равно…

      И замолчал. И я ничего не мог сказать: слова не было такого. Иду, он рядом. Дошли до ворот. Тут он оглянулся, посмотрел на училище… и так горлом сделал: гу… И лицо у него было… Щурился он, чтобы не заплакать… И снег нам в лицо прямо был, густой снег. И так глухо сказал:

      – Несправедливо меня… они…

      Выкрикнул. И заплакал, махнул рукой.

      – Все равно… ничего…

      Дошли до угла, а я все не могу говорить. И повернул я в переулок, чтобы в ресторан идти. Не мог я домой идти. Там Луша…

      – Папаша, вы куда?

      Насилу я выговорил:

      – Куда?., в ресторан пойду…

      И разошлись. Одумался я, пришло мне в голову тут, что ему обязательно домой надо. И обернулся я, чтобы наказать ему, чтобы домой он шел, а его уж не видно. Такой снег валил, такой снег… свету не видать…

IX

      Вот какое мне испытание выпало! А за что? Что я,