Мимолетное чудо…. Ирина Мартова

поцелуями голову и лицо сына, все просит и просит у него прощения. За что? Федька не понимал, да и не хотел понимать… В такие минуты они просто крепко обнимались и плакали.

      Федька школу уже два раза бросал. А чего там делать? Только и слышишь: «Лентяй да олух! Пороть тебя некому… Лоботряс!»

      В общем, хотел убежать куда-нибудь, например на Северный полюс, да мамку жалко. Ведь совсем сопьется без него! Пропадет!

      Федор засопел и мечтательно прикрыл глаза:

      «Эх, если б можно было мамку вернуть… Ну, чтоб она стала такой, какой раньше была! Смеялась, пироги пекла, песни пела…»

      Робкая слезинка выкатилась из его глаза и, оставляя еле заметную прозрачную дорожку, несмело покатилась по детской щеке. Парнишка хлюпнул носом и проговорил вслух, словно убеждая самого себя:

      – Ничего, вот подрасту и вылечу мамку! Обязательно вылечу!

      Вечерело.

      Сырой и прохладный воздух делал свое дело. Федька замерз и, чуть поежившись, решил идти домой: надо картошки начистить да поставить варить, а то мамка проснется – кричать станет.

      Федор встал и уже было собрался войти в подъезд, как его внимание привлекла сгорбленная низенькая фигурка, осторожно двигающаяся по размытому тротуару. Невысокая, одетая в темное бабулечка медленно перебирала ногами, чуть покачиваясь при каждом шажке и наклоняясь вперед. Парнишка, сдвинув брови, взлохматил и без того всклокоченные волосы:

      – И куда идет в такую погоду?! Ведь грохнется! Как пить дать – упадет…

      Он еще постоял, недовольно покачивая головой, а потом решительно махнул рукой и зашагал прямо через огромные лужи к крохотной старушонке, неуверенно шагающей по скользкой дорожке.

      – Эй, стой! Стой, тебе говорю!

      Старушка испуганно подняла глаза на него:

      – Чего тебе? Иди своей дорогой.

      – «Иди-иди», – сердито передразнил ее Федька. – Куда прешь-то? Упадешь ведь в лужу.

      Бабушка, тяжело дыша, удивленно взглянула на него:

      – Что ж делать-то? Жить-то надо… Вот за хлебом ходила.

      Федька задумался, постоял мгновение и резко протянул ей руку:

      – Держись за меня… переведу тебя через грязь. А то давай до дома тебя провожу, ты где живешь?

      Бабушка, еще не веря своим ушам, изумленно всплеснула крохотными ручонками, изъеденными безжалостными морщинами:

      – Боже праведный! Неужто теперь такое бывает? Ах ты, детка моя!

      Она чуть выпрямилась, подалась вперед и, вытянув дрожащую руку, погладила Федора по давно не мытой голове:

      – Ах ты, внучок… Золотой мой! Душа у тебя чистая…

      Он смущенно отвернулся, нахмурился, чтобы спрятать счастливую улыбку, и взял у нее пакет с хлебом.

      Они осторожно двигались по залитой дождем улице.

      Лучисто улыбаясь, спокойно и умиротворенно шагала старушка, держась, как маленькая, за руку Федора.

      А Федька…

      Шел по лужам и улыбался миру настоящий человек. Чистая душа. Федька.

      И