Самые голубые глаза. Тони Моррисон

закате дня «мой мужчина наш город покинул». Описываемые в песнях страдания, окрашенные голосом моей матери в цвета нежности и тихой грусти, словно лишались своей горечи, и я все сильней убеждалась, что страдания эти не только вполне терпимы, но и не лишены определенной сладости.

      Если песен не было, то субботы обрушивались нам на голову точно ведра с углем, с которыми мы совершали свои опасные походы вдоль железнодорожных путей, а уж когда мама была не в духе, как сейчас, то казалось, будто кто-то швыряет камнями в наше ведерко с углем.

      «…а ведь и я нищая, как миска с таком. За кого эти люди меня принимают? Они что, думают, я навроде Сэнди Клауса? Ну так пусть снимают свои рождественские чулки, потому что сейчас никакое не Рождество…»

      Мы нервно завозились на крыльце, и Фрида сказала:

      – Ну что, давайте что-нибудь делать?

      – А что ты хочешь делать? – спросила я.

      – Не знаю. Ничего. – И Фрида уставилась куда-то на верхушки деревьев.

      Пикола по-прежнему сидела, потупившись, и изучала собственные ступни.

      – Может, нам подняться в комнату мистера Генри и посмотреть его журналы с девушками? – предложила я, и Фрида тут же скорчила мне рожу. Она не любила рассматривать «грязные картинки».

      – Ну, тогда, – продолжала я, – можно посмотреть его Библию. Она красивенькая.

      Фрида втянула воздух между зубами и издала презрительное «пф-ф-ф».

      – Ну, тогда можно пойти к той подслеповатой тетеньке и вдевать для нее нитку в иголку. Она нам пенни даст.

      Фрида фыркнула и сказала:

      – Да у нее глаза как сопли! Мне на них даже смотреть противно. А ты, Пикола, чем хочешь заняться?

      – Мне все равно, – ответила Пикола. – Чем хотите.

      И тут у меня появилась новая идея:

      – Можно пройти чуть дальше по нашей улице и покопаться в мусорных баках.

      – Слишком холодно, – тут же возразила Фрида. Она вообще была какая-то сердитая, раздраженная.

      – Я придумала: можно пойти и сварить сахарную помадку!

      – Ты что? Ведь на кухне мама, да еще в таком настроении! Сама ведь знаешь: уж если она из-за какой-то ерунды на стенку полезла, значит, это на весь день. Да и не пустит она нас на кухню.

      – Тогда давайте пойдем к греческому отелю и послушаем, какими неприличными словами они там ругаются.

      – Ну и кому это надо? – скривилась Фрида. – Да и слова-то у них все одни и те же.

      Исчерпав весь свой запас предложений, я сосредоточилась на белых пятнышках, проступавших у меня на ногтях. Считалось, сколько у тебя белых пятнышек, столько и ухажеров будет. Я насчитала семь.

      Мамин бесконечный монолог временно сменился тишиной, потом до нас снова донеслось: «…а в Библии говорится: накорми голодного. Что ж, это хорошо. Правильно. Я готова, так ведь не слона же, верно? А некоторые, кому каждый день три кварты молока подавай, пусть другое место ищут. Не туда они попали. Что у меня здесь, молочная ферма, что ли?..»

      Пикола