Старая сказка. Павел Комарницкий

эти жрали тут икру…

      Иван оборвал сам себя. Все это лабуда. Если эта их королева действительно сделает то, что обещала, Иван готов простить им все, все что угодно – и отсидку в тылу, и икру, и даже расплавленный свинец во внутренностях. Все что угодно.

      Тамиона передвигалась по кухне неуловимо-стремительно, на ходу что-то переставляя, протирая и прибирая. Сегодня на ней было синее платье с открытыми плечами, скорее сарафан. Помимо воли Иван залюбовался ее движениями. За версту видать – хорошая хозяйка…

      – Верно, дорогая товарищ Тамиона. Не представляю, как можно спокойно жрать икру и апельсины, когда дети пухнут с голоду.

      – Чьи дети? – Тамиона достала из белого шкафчика здоровенный кусок мяса, покрытый инеем, сунула его в кастрюльку необычной формы, похожую на автоклав, стоящую на столе. С лязгом захлопнула крышку, повернула какие-то штуковины.

      – Да уж ясно, не ваши.

      – Верно, мои не голодают и не будут, хотя у меня их трое, и будут еще, не сомневайся. А почему вы вашим детям не даете апельсинов и икры?

      Иван поперхнулся, закашлялся.

      – Не любите вы людей, гражданочка.

      Тамиона коротко рассмеялась.

      – Каких именно? Если имеется в виду вот этот конкретно старший сержант – то да.

      Иван тщательно пережевывал кашу. Еще и обижается. Вообще-то да, вчера он не очень… Но сама виновата, нечего было под шкуру лезть, когда у человека горе.

      – Я готов извиниться за вчерашнее.

      – За что именно?

      – За все.

      – Твои извинения не приняты.

      – Погоди…

      – Нет, это ты погоди – Тамиона встала перед ним, сверкая глазами – За тот эпизод в скверике я не в претензии – во-первых, действительно сама виновата, грубая работа, а во-вторых, хам получил свое, и мы в расчете. Но дело не во мне – ты посмел оскорбить королеву.

      Она вдруг взяла его за подбородок неожиданно крепкими пальцами, вздернув голову. Иван попытался перехватить ее руку, но своя собственная рука неожиданно повисла плетью, будто онемела. То же случилось и со второй рукой. Лазурные глаза смотрели в упор, полыхая огнем.

      – Кто ты такой, ничтожный эфемерский ублюдок, чтобы оскорблять королеву Элору? Знаешь ли ты, что она живет на свете почти шестьсот ваших лет? Знаешь ли ты, что она способна видеть все, что было, есть и будет? Знаешь ли ты, что она родила и воспитала девятнадцать детей, и не каких-то там эфемерских – настоящих бессмертных эльфов? Знаешь ли ты, что за время их правления с королем Эльмером ни один эльф не погиб безвозвратно? Кто ты такой, чтобы безнаказанно оскорблять ее, я спрашиваю?!

      Она отпустила его подбородок, брезгливо отряхнув пальцы, переместилась к раковине, подставила руку под изогнутый в виде лебединой шеи кран – вода полилась сама. Иван угрюмо молчал, наблюдая, как она моет руки. В его собственные руки жизнь возвращалась мурашками, будто он и в самом деле отлежал их.

      – Я же сказал, что готов принести извинения, сегодня же. Я же не знал ничего…

      – Готов, ну конечно же готов, ну конечно же не знал. Только и это еще