Под девятой сосной в чистом поле. Валерий Гусев

где, – очень внятно объяснил он. – К батюшке, например. Извиняться.

      Ох, неспроста это! Алешка никогда просто так извиняться не станет. Всегда с какой-нибудь выгодой. Или хитростью.

      – Садись обедать, сыщик.

      – Ой, Дим, что-то не хочется. Я у дяди Лени здорово пообедал. А что у нас на первое?

      – Пельмени.

      – А на второе?

      – Пельмени.

      – И на третье пельмени? – хихикнул он.

      Но я не шутил. Я в самом деле сварил пельмени не просто в воде, а на бульонных кубиках. Получилось и первое, и второе.

      – Ладно, Дим, наливай, – подумав, согласился Алешка. – И первое, и второе. В один флакон. А то я, пока шел, уже проголодался.

      – Что новенького? – спросил я, с удовольствием глядя, как он наворачивает «первое и второе». – Какие успехи?

      – Большие, – ответил Алешка. – Но их мало. Давай еще и третье. Заодно.

      – Еще макароны есть, – сказал я. – Прошлогодние. Я их сварил и яйцами на сковороде залил.

      – Тоже прошлогодними? – насторожился Алешка.

      – Тетка Полинка принесла, свежие, – успокоил его я.

      – У нее свежих не бывает, – со знанием дела возразил Алешка. – Ей все некогда. – Но макароны «на третье» стрескал. Несмотря на то что уже «здорово пообедал».

      – Значит, сыщик великий, – подначил я, – пока не пролил луч света на это темное дело?

      – Скоро пролью.

      – Можешь не спешить. – Я налил нам чая. – Я уже пролил.

      – Чай? – не понял Алешка.

      – Луч света, – небрежно пояснил я. – Сегодня в магазине один источник информации в виде дядьки Паршутина сообщил имя похитителя. И даже сказал, что икона находится в его доме, в красном углу. На самом видном месте.

      – Это кто? – подскочил Алешка и в самом деле опрокинул чашку.

      – Это Посошок!

      Алешка сменил мокрые джинсы на сухие шорты и вылетел за дверь.

      Избушка Посошка стояла на самом берегу речки. На самом крутом берегу. И казалось, будто она с тоской смотрит с этого берега в быструю воду и размышляет: а не бухнуться ли мне в глубокий омут, чтобы разом покончить со своей несчастной жизнью? Ее было жалко: кривая всеми стенами и перекошенными, сто лет не мытыми окошками, заросшая по худой кровле мхом, с клоками и прядями старой пакли, свисающими из всех щелей на радость птахам, которые уж сколько лет щипали ее на свои гнезда.

      Но зато на задах усадьбы, в одичавшем саду стояла ладная банька. Красивая как сказочный теремок. И никак не верилось, что ленивый пьянчужка Посошок мог сотворить такое чудо.

      Алешка вошел в темные сени. И сразу обо что-то споткнулся. Чуть не упал, пригляделся. У стены – развалившаяся груда каких-то небольших дощечек, ровных и одинаковых.

      Алешка потер ушибленную коленку и постучал в дверь. Сначала вежливо – рукой. Никакого ответа. Бухнул правой ногой – тишина. Бухнул левой – то же самое. Повернулся спиной к двери и забарабанил в нее пятками, обеими по очереди. За дверью послышался недовольный вздох с грустным оттенком. Тогда Алешка без спросу вошел в избу.

      В комнате,