Живи!. Владимир Данихнов

же Марийка, моя сестра, голубоглазая смешливая девчонка. Я подхожу к ней. Опустившись перед кроватью на колени, беру за руку. Марийка медленно поворачивает голову. Сначала мне кажется, она не узнает меня. Но сестра шепчет:

      – Влад…

      – Это я, маленькая… наконец-то я нашел… сейчас, погоди, я вылечу тебя…

      – Нет! – Марийка даже привстает на кровати, но тут же без сил опускается на подушку. Я отшатываюсь. Ее глаза загораются нездоровым блеском, а бледные пальцы комкают простыню.

      – Влад, не лечи меня, не надо! не хочу! ты не имеешь права! Знаешь, я искала тебя, да, искала, но лишь для того, чтобы отомстить, ведь ты разлучил меня с Филиппом, я бросила его из-за тебя… Что так смотришь?.. Да, знаю, ты никогда не мог запомнить имя моего жениха. Влад, глупый добрый Влад… всё это время я искала тебя только для того, чтобы убить, расквитаться… целитель… слуга тени… мне говорили – у меня паранойя, говорили, что нельзя зацикливаться на мести, советовали забыть и перевернуть страницу жизни… но я хотела… я должна была… отомстить…

      Она закрывает глаза. Я стою рядом и не могу пошевельнуться, сердце болит как тогда, когда меня выгнали из родного города. Я хочу помочь сестре, но не могу – Марийка запретила. Такой у меня принцип: не помогать тем, кто этого не хочет.

      Но как же так? Это невозможно понять и принять, ведь я знаю, что могу вылечить ее одним прикосновением!

      Я не двигаюсь с места. Она умирает. Когда я пришел, жизнь вспыхнула в ней яркой искрой, а теперь эта искра быстро угасает. Марийка долго ждала меня, почти год. Она в одиночестве бродила по комнатам особняка, ухаживала за ним, стараясь не замечать, как тлен приходит сюда; она касалась перил лестницы и вела по ним ладонью, собирая пыль, она подолгу смотрела на гобелены и репродукции картин известных художников. Изредка ходила в ближний поселок за едой и питьем, лекарствами и одеждой, а жители смотрели на нее, как на сумасшедшую и перешептывались за спиной. С ней почти не разговаривали, да она и сама молчала. Ее волосы тронула седина, она разучилась связно говорить, думая только о том, как отомстит мне, но и эти мысли постепенно покидали ее, уступая место безразличию. Она больна, моя сестренка, прежде всего, больна душою, и тут даже я не смогу помочь.

      – Прости, Марийка, – в бессилии опускаюсь на пол. Рядом, глухо стукнувшись о паркет, валится рюкзак, из него выпадает тетрадь с записями.

      Вдалеке кричат, за темными стеклами мелькают яркие огни. Я прислушиваюсь.

      – …целитель… где-то здесь… проходил…

      Меня ищут. Может, Жоржи догадался и проговорился, хотя вряд ли – он бы промолчал. Впрочем, что я знаю о людях, если даже родная сестра отворачивается от меня?

      – Влад…

      Она зовет меня. Я подхожу к кровати, склоняюсь над Марийкой, смотрю на изможденное, окутанное сумраком лицо.

      – …когда Филипп умер, он превратился в ястреба… мертвого… красивого… ястреба… помню, я просила, умоляла отдать его… за большие деньги мне прислали… чучело… такой красивый…

      – Позволь