Любовь? Пожалуйста!:))) (сборник). Владимир Колотенко

ему вина.

      – Да, – произносит официант тоном знатока, – гордецы чаще живут впроголодь. Я часто вижу таких, гордых…

      Небрежным движением руки он отодвигает в сторону измятые рубли, сметает салфеткой несуществующие крошки и добавляет:

      – Гордыня – глупость, смех просто, не правда ли? К тому же – грех.

      Мне хочется побыть одному, поэтому я не поддерживаю разговор, а он, психолог, ни слова больше не произнося, накрывает ладонью скомканные рубли, сгребает их в кулак и, сунув кулак в карман, уходит.

      Только теперь я ощущаю настоящий голод, кладу сигарету в пепельницу и пью вино. Затем набрасываюсь на подостывшее мясо. Единственный раз на долю секунды мы встретились глазами с моим хромым, а я все еще чувствую этот взгляд. Я не могу объяснить, что в нем такого особенного, но и забыть не могу.

      Придя домой, я рассказываю Настеньке о своей удаче. Наконец-то мне повезло! Знаешь, говорю я, он удивительный тип, этот хромой. С виду он кажется грубым и неотесанным, и все же глаза его выдают: в них светится какой-то загадочный ум. В них нет суетливости, нет даже любопытства, мир для них ясен, как день. И ты бы видела его руки…

      – Я просила тебя не приходить домой пьяным…

      – Мы посидели в кафе… У него взгляд беса, пронизывающий насквозь. Знаешь…

      – Брось, Андрей. Зачем ты мне о нем рассказываешь? Ты бы лучше…

      Опять она за свое. Это невероятно, но мысли о хромом приходят мне в голову даже, когда я целую ее и – удивительно! – даже в момент божественного наслаждения, которое я испытываю, купаясь со своей Настенькой в ласках любви.

      О том, что я могу его больше никогда не увидеть, я не думаю. В новую встречу я безусловно верю. А как же! Но на сегодня достаточно впечатлений, да и время позднее.

      Моя Настенька лежит рядом, дыша как ребенок. Я вижу красивую шею с большой родинкой, ее милое плечико, модно стриженный затылок. Устала, бедняжка… Я тоже притворяюсь спящим, лежу без движений…

      – Андрей…

      Она поворачивается ко мне лицом и, напрягая свое тугое тельце, вытягивается дугой, и секунду-другую лежит, замерев, как пантера перед прыжком (я знаю эти ее штучки). Я – мертв. Я делаю вид, что сплю, но только делаю вид, готовый ко всему, ко всем ее милым выходкам, ее капризам, ее желанию…

      И вот пантера прыгает!

      – Андрей!..

      Она вскакивает и тут же обрушивается на меня, точно лавина, нежная лавинка, ласково впиваясь в мою кожу перламутровыми ноготками.

      – Андрей!..

      Господи, сколько же в ней жизни… Я – сплю.

      – Я знаю, что ты не спишь, знаю…

      Попробуй тут уснуть. Я ведь догадываюсь, чего она сейчас потребует. Настенька распаляет себя, терзает мою кожу, и вот я уже слышу:

      – Я еще хочу, Андрей, еще, еще…

      Ах, Настенька… Я открываю глаза.

      – Я не могу уже…

      – Можешь, можешь, можешь, можешь…

      Она царапает мне кожу, кусает губы… Больно же!

      – Можешь, можешь, – шепчет она, – я знаю, знаю…

      Затем, стеная