Кипарисовый ларец. Иннокентий Анненский

холодной зевали,

      И слезы просились из глаз;

      В утеху нам куклу бросали

      В то утро в четвертый раз.

      Разбухшая кукла ныряла

      Послушно в седой водопад,

      И долго кружилась сначала,

      Все будто рвалася назад.

      Но даром лизала пена

      Суставы прижатых рук, —

      Спасенье ее неизменно

      Для новых и новых мук.

      Гляди, уж поток бурливый

      Желтеет, покорен и вял;

      Чухонец-то был справедливый,

      За дело полтину взял.

      И вот уж кукла на камне,

      И дальше идет река…

      Комедия эта была мне

      В то серое утро тяжка.

      Бывает такое небо,

      Такая игра лучей,

      Что сердцу обида куклы

      Обиды своей жалчей.

      Как листья тогда мы чутки:

      Нам камень седой, ожив,

      Стал другом, а голос друга,

      Как детская скрипка, фальшив.

      И в сердце сознанье глубоко,

      Что с ним родился только страх,

      Что в мире оно одиноко,

      Как старая кукла в волнах…

      Трилистник лунный

      14. Зимнее небо

      Талый снег налетал и слетал,

      Разгораясь, румянились щеки.

      Я не думал, что месяц так мал

      И что тучи так дымно-далеки…

      Я уйду, ни о чем не спросив,

      Потому что мне вынулся жребий,

      Я не думал, что месяц красив,

      Так красив и тревожен на небе.

      Скоро полночь. Никто и ничей,

      Утомлен самым призраком жизни,

      Я любуюсь на дымы лучей

      Там, в моей обманувшей отчизне.

      15. Лунная ночь в исходе зимы

      Мы на полустанке,

      Мы забыты ночью,

      Тихой лунной ночью,

      На лесной полянке…

      Бред – или воочью

      Мы на полустанке

      И забыты ночью?

      Далеко зашел ты,

      Паровик усталый!

      Доски бледно-желты,

      Серебристо-желты,

      И налип на шпалы

      Иней мертво-талый.

      Уж туда ль зашел ты,

      Паровик усталый?

      Тишь-то в лунном свете,

      Или только греза

      Эти тени, эти

      Вздохи паровоза

      И, осеребренный

      Месяцем жемчужным,

      Этот длинный, черный

      Сторож станционный

      С фонарем ненужным

      На тени узорной?

      Динь-динь-динь – и мимо,

      Мимо грезы этой,

      Так невозвратимо,

      Так непоправимо

      До конца не спетой,

      И звенящей где-то

      Еле ощутимо.

27 марта 1906, Почтовый тракт Вологда – Тотьма

      16. Traeumerei

      Сливались ли это тени,

      Только тени в лунной ночи мая?

      Это блики, или цветы сирени

      Там белели, на колени

      Ниспадая?

      Наяву ль и тебя ль безумно

      И бездумно

      Я любил в томных тенях мая?

      Припадая к цветам сирени

      Лунной ночью, лунной ночью мая,

      Я