Трудовые Будни Великого Героя. Юрий Окунев

что киваем головой. Вот так, – и подойдя к заключённому, он своей рукой покивал головой художника.

      – Мне кажется, что мои вопросы, а главное – ответы на них, будут несколько важнее, чем ваши. А самое интересное в том, что важнее они будут именно для вас. Думаю, я понятно выразился?

      – Я всё равно ниче… – рядом с ухом неудачливого художника вонзился клинок.

      – А мне казалось, что ваше лицо говорит о наличие мозгов в этой черепушке. Значит, я ошибся… Старею, – с сарказмом произнёс фон Прейс.

      Художник судорожно сглотнул – его глаза расширились и теперь тонули в собственном отражении на металле.

      Отец выдержал паузу. Мы с Роше стояли неподвижно, наблюдая за разыгрывающейся сценой. Мы прекрасно понимали, что на наших глазах либо идёт очень сложная игра, либо художник несёт бред. Но было интересно посмотреть, что будет дальше. Судя по всему, пускать кровь ему не собирались.

      Пока что.

      Художник съехал по стене вниз.

      Теперь жалкий затюканный человечек сидел у стены, его одежда уже успела пропитаться типичной тюремной грязью, которая была оставлена здесь нарочно (что иногда приводило в ярость госпожу фон Прейс). Мне в своё время пришлось выпытать у отца, зачем это нужно, на что я получил ответ: «Грязь производит дополнительный подавляющий эффект на пленников». В его тюрьме всё было сделано по науке и направлено на добывание нужных сведений.

      И теперь представитель богемной жизни с остатками кружев и помятым с похмелья лицом испуганно смотрел на нас. Его вопросы эхом затихли где-то под потолком. Клинок отца вернулся в ножны.

      Осталась только напряженная тишина, не нарушаемая даже шорохом крыс. Мир застыл в подобии равновесия, но чётко давая понять, что этот миг не вечен и вскоре он сменится новым движением.

      – Ты умеешь рисовать? – вопрос разрезал тишину, как нож – тонкую ткань.

      Идиотский вопрос, который вводил в ступор – ведь все мы видели работы этого художника. Так зачем, отец?

      – Драко, ты умеешь рисовать? – не меняя тона и своего положения повторил фон Прейс.

      Художник наконец ожил, дёрнувшись от повторного вопроса:

      – Да, я художник, – тихий, почти шелестящий ответ и взгляд снизу вверх, как у побитой собаки – вроде и причинили боль, но в глубине глаз – затаённая надежда.

      – Ты хорошо рисуешь? – следующий вопрос, как следующая капля пота и крови на лице Сизифа.

      – Да, я считаюсь одним из лучших среди живущих.

      – Есть кто-то лучше тебя? – в голосе отца появилось легкое любопытство.

      – Да, пока что есть.

      Ко мне пододвинулся Роше и на ухо шепнул:

      – Он что, решил провести тестирование на нового гида по картинной галерее? Какой это имеет смысл?

      Я ответил так же шепотом:

      – Может, он даёт ему расслабиться, чтобы проговорился?

      А тем временем допрос продолжался:

      – Как долго ты держишь кисть в руках?

      – Тринадцать