.

лошадей в степи, а вслед ему вторил звоном букет женских голосов, один из которых ярче иных заливался хохотом и с развратным нажимом выводил:

      Для тебя одного, соколик,

      Я как цвет ароматный цвела…

      – Лешка, что с тобой?

      Дмитрий растерянно и сурово одновременно, устремив на брата разглядывающий взор, наложил на себя крест.

      – Господи, Мать Пресвятая Богородица, ты мне чуть шею не располосовал своими ногтищами… Ну, ты и «златоуст», черт тебя подери… не слова, а жабы. Хватит пиво булькать! С резьбы сходишь. Откуда в тебе столько яри и лютости?

      – А коли и так, тебе не все одно? – Алексей отвернулся, но, судя по его напряженным плечам и шее, он слушал внимательно. И когда поймал на себе пристальный взгляд молчавшего Дмитрия, еще пуще набычился и уставился в одну точку, глядя под ноги.

      – Ох, Лешка, голова бедовая… – нарушая глухую тишину молчания, снова повторил брат. – И в кого ты родился такой хороший, а я плохой да с изъяном?.. Ведь из одной купели, тем же местом на свет шел, как и ты! Ан нет… поди ж ты!

      – Мне откуда знать? Должно быть, родился такой, – подчеркнуто сухо отрезал Алексей.

      – Допустим, – насмешливо ухмыльнулся Митя. – Но насчет своих мыслей о любви и женитьбе – забудь! И позволь покуда мне решать за тебя – твоему старшему брату. Я теперь тебе за отца… Так и мать велела тебе передать. Ты ведь нынче у нас гость редкий в доме… все больше на сцене предпочитаешь порхать… Мирские заботы побоку – не для тебя…

      – А ты меня куском хлеба не кори. У родичей денег лишь на тебя хватило. На, погляди! Не больно-то я разбогател на казенном пятаке, а ежели что и имею в кармане, так за то сто потов пролито. Ай, тебе один шут не понять. Что-то своему дружку Грэю ты таких лещей не отвешиваешь!

      – Дак… то гусар! Кость белая, а мы от сохи. Этот бабий черт всех покрыл, кто на глаз попался. Ты за него не бойся… Уж он, забубенный, будет жить в самой халве, хоть кутежи его под шпоры износят. Ему, брат ты мой, ей-ей, бес ворожит.

      – Вот и наворожил с Ланским… слышал я от людей.

      – Слышал, и славно. То не секрет, да он и на Кавказе забаву-любаву отыщет. Он ведь только усами пошевелит – у бабы мороз по коже бежит. Глядишь, еще и героем вернется. Здесь-то, в казармах, кресты с орденами на подушках не приколоты. А теперь слушай и запоминай, – через душную паузу раздумчиво сказал Дмитрий, остановившись глазами на Алексее. – Угодишь мне… себе угодишь. Только уговор – не обижаться… Покуда ты мал, соплив и кривоног, – не преминул ввернуть свою обидную шутку Митя. – В голове твоей еще темно и рано. Взять хотя бы эту твою Марьюшку. Ты говоришь, она «благородного фасону»… На первый взгляд, быть может… Но это только на взгляд новичка. Тише, не кипятись. У нас уговор. Ты прежде, друг любезный, в борделях не бывал-с, не так ли? Во-о-от! Поэтому не ведаешь, что в каждом уважаемом доме терпимости имеется одна, а то и парочка таких «невинных жертв судьбы», как твоя зазноба. Эти сучки и одеты-то как монашки иль юные вдовы, взгляд скромный, что в церкви… Боже ты мой!.. Ах,