Белая гвардия. Михаил Булгаков как исторический писатель. Михаил Булгаков

показалась фигурка и медленно полезла по ступеням вверх. Когда она повернула на первой площадке, и Малышев и Турбин, свесившись с перил, разглядели ее. Фигурка шла на разъезжающихся больных ногах и трясла белой головой. На фигурке была широкая двубортная куртка с серебряными пуговицами и цветными зелеными петлицами. В прыгающих руках у фигурки торчал огромный ключ. Мышлаевский поднимался сзади и изредка покрикивал:

      – Живее, живее, старикан! Что ползешь, как вошь по струне?

      – Ваше… ваше… – шамкал и шаркал тихонько старик. Из мглы на площадке вынырнул Карась, за ним другой, высокий офицер, потом два юнкера и, наконец, вострорылый пулемет. Фигурка метнулась в ужасе, согнулась, согнулась и в пояс поклонилась пулемету.

      – Ваше высокоблагородие, – бормотала она.

      Наверху фигурка трясущимися руками, тычась в полутьме, открыла продолговатый ящик на стене, и белое пятно глянуло из него. Старик сунул руку куда‐то, щелкнул, и мгновенно залило верхнюю площадь вестибюля, вход в актовый зал и коридор.

      Тьма свернулась и убежала в его концы. Мышлаевский овладел ключом моментально, и, просунув руку в ящик, начал играть, щелкая черными ручками. Свет, ослепительный до того, что даже отливал в розовое, то загорался, то исчезал. Вспыхнули шары в зале и погасли. Неожиданно загорелись два шара по концам коридора, и тьма, кувыркнувшись, улизнула совсем.

      – Как? эй! – кричал Мышлаевский.

      – Погасло, – отвечали голоса снизу из провала вестибюля.

      – Есть! Горит! – кричали снизу.

      Вдоволь наигравшись, Мышлаевский окончательно зажег зал, коридор и рефлектор над Александром, запер ящик на ключ и опустил его в карман.

      – Катись, старикан, спать, – молвил он успокоительно, – все в полном порядке.

      Старик виновато заморгал подслеповатыми глазами:

      – А ключик‐то? ключик… ваше высокоблагородие… Как же? У вас, что ли, будет?

      – Ключик у меня будет. Вот именно.

      Старик потрясся еще немножко и медленно стал уходить.

      – Юнкер!

      Румяный толстый юнкер грохнул ложем у ящика и стал неподвижно.

      – К ящику пропускать беспрепятственно командира дивизиона, старшего офицера и меня. Но никого более. В случае надобности, по приказанию одного из трех, ящик взломаете, но осторожно, чтобы ни в коем случае не повредить щита.

      – Слушаю, господин поручик.

      Мышлаевский поравнялся с Турбиным и шепнул:

      – Максим‐то… видал?

      – Господи… видал, видал, – шепнул Турбин.

      Командир дивизиона стал у входа в актовый зал, и тысяча огней играла на серебряной резьбе его шашки. Он поманил Мышлаевского и сказал:

      – Ну, вот‐с, поручик, я доволен, что вы попали к нам в дивизион. Молодцом.

      – Рад стараться, господин полковник.

      – Вы еще наладите нам отопление здесь в зале, чтобы отогревать смены юнкеров, а уж об остальном я позабочусь сам. Накормлю вас и водки достану, в количестве небольшом, но достаточном,