Когда рассеется туман. Кейт Мортон

из колеи. Он походил на капитана тонущего корабля, который все понимает, но ничего не может сделать. Просил меня остаться, если не ради него, так в память о Ханне. И почти уговорил. Почти.

      – Мама! – Руфь потрясла меня за плечо. – Мам! С тобой Урсула говорит.

      – Простите. Я не слышала.

      – Мама немножко глуховата, – объяснила Руфь. – Неудивительно – в ее-то годы. Я пыталась отвести ее на проверку слуха, но она такая упрямая!

      Упрямая – согласна. Но не глухая и не люблю, когда об этом говорят; зрение у меня уже не то, я потеряла почти все зубы, быстро устаю, питаюсь почти одними таблетками, а вот слышу не хуже, чем раньше. Просто с возрастом выучилась слышать только то, что сама хочу.

      – Я всего лишь сказала миссис Брэдли, то есть Грейс, что странно, наверное, вернуться обратно. Ну или почти обратно. Воспоминания нахлынули?

      – Да, – тихо ответила я. – Нахлынули.

      – Я только рада, – улыбнулась Урсула. – Значит, мы все сделали правильно.

      – Конечно.

      – А ничего не бросается в глаза? Может, что-то упущено?

      Я снова оглядела декорации. Гостиную воссоздали очень тщательно, вплоть до ряда гербов на стене у двери, центральный из которых – шотландский чертополох – повторялся на моем медальоне.

      И все-таки кое-что действительно пропало. При всей своей похожести декорации были мертвы. «Это всего лишь прошлое, – будто говорили они. – Занятное, но давным-давно ушедшее». Как в музее.

      И как в музее, все кругом казалось безжизненным.

      Понятно, что по-другому и быть не могло. Это для меня начало двадцатого века – время молодости: тревог и приключений, радости и горя. А для здешних художников – древняя история. Эпоха, которая требует тщательного воссоздания и разбора, массы старомодных деталей – как в средневековом замке.

      Я чувствовала, что Урсула смотрит на меня, пытаясь угадать мои мысли.

      – Лучше и быть не может, – успокоила я ее. – Все на своих местах.

      И тут она сказала такое, от чего я чуть не подскочила.

      – Кроме хозяев.

      – Да, – согласилась я. – Кроме хозяев.

      На мгновение они как будто ожили передо мной: Эммелин раскинулась поперек дивана, вся – сплошные ноги и ресницы, Ханна нахмурилась, читая книгу, Тедди мерит шагами бессарабский ковер…

      – Похоже, Эммелин любила поразвлечься, – сказала Урсула.

      – О да.

      – Про нее разузнать было легче легкого – ее имя красовалось чуть ли не в каждой колонке светских сплетен того времени. Да еще в письмах и дневниках половины тогдашних холостяков!

      – От отсутствия популярности не страдала, – кивнула я.

      Урсула поглядела на меня из-под челки.

      – А вот понять, какой была Ханна, оказалось гораздо сложнее.

      Я неловко откашлялась.

      – Правда?

      – Сплошная загадка. Не то чтобы о ней не писали в газетах – писали. И поклонники имелись. Только, похоже, никто из них не знал ее по-настоящему.