Кутузов. Леонтий Раковский

так?

      – Ввечеру корнет и трое гусар поехали за тростником.

      – На ночь глядя – за тростником? – удивился Кутузов.

      – Так было приказано корнетом, ваше превосходительство, – объяснил гусар.

      – Ну и что же дальше?

      – Поехали, а турки у лимана их и схватили.

      – Как же это? Ведь не слышно было ни выстрелов, ничего…

      – Их благородие даже пистолетов из ольстреди не выняли, – рассказывал гусар.

      – Как фамилия корнета?

      – Шлимень.

      Кутузов усмехнулся, думая: «Нарочно передался, подлец! Вон и степь подожгли».

      Из степи несло на русский лагерь дымом и гарью: в степи горела трава. В сгущавшейся ночной темноте пожар представлял мрачную, зловещую картину.

      А в ставке князя Потемкина гремела, не умолкая, веселая музыка.

      V

      Уже второй день очаковские пушки молчали, словно их и вовсе не было. Левофланговая русская батарея, ближе других расположенная к крепости, отдыхала.

      Неожиданным роздыхом воспользовались и бугские егеря, прикрывавшие батарею. Полковник разрешил одной роте постирать белье. Августовский день был благостен, тепел и тих. Егеря расползлись по берегу – стирали, сушили, купались.

      С высокого минарета, выглядывавшего из садов очаковского предместья, прокричал муэдзин, призывая правоверных к полуденной молитве.

      Намаз окончился.

      И тут турки, таившиеся в соседних буераках как мыши, стали стрелять из ружей по егерям.

      Егеря лишь посмеивались: толку от этой стрельбы для турок – никакого.

      – Мало каши едал осман! Придется еще подучиться стрелять!

      – Пусть его потешится.

      Разложив на камнях и по берегу выстиранные сорочки и порты, егеря сидели под откосом, в укрытии. Несколько человек еще купалось в море. И вдруг нежданно-негаданно раздался пушечный выстрел и в самую середину разложенного белья грохнула бомба.

      Вместе с песком и камнями полетели в стороны ошметки солдатского бельишка. А берег окрасился кровью – двое егерей оказались раненными. Егеря бросились собирать непросохшее белье и бежали к своим.

      Турецкие пушки били по берегу, но на этот раз ядра падали в воду, подымая фонтаны радужных брызг. Артиллеристы посмеивались сверху:

      – Басурман – дурак: каждый выстрел стоит двадцать пять рублей, а за все эти латаные порты да сорочки маркитант и пятерки не даст.

      – Тебе, конечно, не жалко – чужое, а мне сорочка дороже ста рублев! Потому как она у меня остатняя! – говорил в сердцах егерь, с трудом натягивая на себя еще сырую сорочку.

      На батарее раздалось знакомое:

      – …То-овсь!

      Русские пушки стали отвечать. С первого выстрела угодили в самую площадку минарета.

      – Пусть мулла благодарит аллаха, что успел убраться оттуда!

      И тотчас же на очаковских валах показались белые и красные знамена. И турецкая пехота, надеясь, что егеря не успели одеться, высыпала из буераков и садов с истошными криками