Станция. Ксения Ветер

гнилью и цветами – как и всегда, даже если внешне нет ран на его теле. Шерстяная шаль колет руки, на ногах её теплые для осени валенки, и Элис уже неделю сидит дома. Ей хотелось бы погулять.

      Ходить с зараженным по деревне безумие.

      Безумие его знать, как знают людей, но из всех объяснений Элис находит самое глупое.

      – Нельзя. Нас могут увидеть.

      В этот раз он выглядит совсем как человек – её зараженный друг, мог бы сойти за человека.

      Все знают друг друга в деревне, нет и не может быть незнакомых людей.

      – Охотники убьют тебя.

      – Мне нужно. Так нужно увидеть.

      Раньше он бросался на хлеб жадно, глотая кусками – изголодавший, похожий на зверя. Теперь он берет принесенный кусок благодарно, но не ест сразу, а прячет в карман ободранного плаща. Привык, как рано или поздно привыкают к чуду, как Элис привыкла к нему. Плащ его драный, давно потерявший цвет – как если бы он шел очень издалека.

      – Что увидеть?

      – Всё.

      Элис скоро четырнадцать, праздничный ужин, малиновый торт, и её клумба обнесена аккуратными цветными камнями. Она ждет день рождения – как раньше, но очень иначе, и каждый её праздник теперь – воспоминание их первой встречи. Он обещал запомнить дату и однажды принести ей настоящий подарок – не оттуда, откуда появляется он, потому что ничего хорошего не может быть на зараженной земле.

      – Что-то не так здесь. Что-то не то. Я должен найти-то кого-то, чтобы их спасти. Что-то сделать.

      Когда-то она просила его остаться. Глупой маленькой девочкой, ставшей большой.

      – Кого?

      – Я не могу вспомнить.

      Он снова хмурится – чудовищным, бессильным напряжением, пытаясь понять, и на мгновение Элис видится – чернота начинает заливать белки его глаз. Но он моргает, сдаваясь – и чернота отступает, притаившейся в глубине болезнью. Взрослый, больной и слабый, и Элис чувствует щемящую жалость, к которой уже научилась привыкать. Не из-за неё Элис соглашается вывести его за пределы участка, не потому, что он просит, хотя и поэтому – тоже.

      Ей хочется увидеть оленя.

      ***

      Элис старается вести его по краю деревни, где обычно не ходят люди – вдали от привычных дорог, у самой кромки леса. От леса тоже видны крыши домов, дым их труб и огромный купол Станции. Если дождаться заката, даже отсюда будет слышен гонг.

      Он слышен из любого уголка деревни – до самой ограды.

      Зараженный уже привык к виду купола. Не Станция интересна ему сейчас, другое, и он идет медленно, пытаясь успеть рассмотреть всё –поля, начинающиеся у дальних домов, разбитую дорогу окраины и каждое дерево, каждую травинку – как когда-то изучал растения в их саду. Он пытается поймать взглядом мух и запозднившихся бабочек, пытается сделать это не слишком заметно – смешной попыткой умирающего от голода есть по правилам этикета.

      Он смотрит на живых с тоской, как об утраченном, почти забытом – и больше, чем жалости, Элис чувствует любопытства. Как когда-то поражали его вода и хлеб – взгляд его замирает на