Охотник за судьями. Кристофер Бакли

можно ожидать от человека в таком положении.

      Итак, мне довелось увидеть, как обезглавили в Уайтхолле короля и как теперь, возмездием за кровь монарха, пролилась первая кровь на Чаринг-Кросс. Оттуда – к милорду, и повел капитана Каттенса и мистера Шепли в таверну «Солнце», где угостил их устрицами.

Из дневника Сэмюэля Пипса

      Глава 1

      Лондон, февраль 1664 года

      Балтазар де Сен-Мишель размышлял о том, как повезло ему иметь влиятельного зятя, Сэмюэля Пипса[1]. Он поднял взгляд и увидел усохшую голову Оливера Кромвеля на шесте. «Омерзительно», – подумал он.

      Голова торчала на этом месте уже… сколько?.. три года? Взойдя на трон, Карл II, сын покойного короля, приказал вырыть из могил гниющие трупы тех, кто убил его отца, повесить их и обезглавить. Символическое возмездие. Десяти из пятидесяти девяти подписавших смертный приговор повезло меньше: их подвешивали и четвертовали живыми.

      Балтазар вздрогнул и бодрым шагом двинулся к своей цели – Морскому управлению, расположенному на Ситинг-лейн, в лабиринте людных переулков недалеко от Тауэра.

      – Братец Сэм! – воскликнул он с сердечностью, подчеркивающей, что это визит вежливости.

      Сэмюэль Пипс, клерк-делопроизводитель Королевского флота, поднял голову от бумаг. Восторга на его лице не отразилось. Он знал по опыту, что это отнюдь не визит вежливости.

      – Братец Балти. Боюсь, я весьма занят.

      – Я проходил мимо. Решил заглянуть. Засвидетельствовать свое почтение.

      – Очень мило с твоей стороны, – мрачно сказал Пипс.

      – Что там за шум? – спросил Балти, поглядев через окно на людный двор внизу.

      – Совещания. Как ты сам видишь, я несколько за…

      – Послушайте, а сколько еще будет голова Кромвеля торчать на шесте?

      Сэмюэль вздохнул:

      – Не ведаю. Полагаю, столько, сколько угодно будет Его Величеству.

      – Поистине ужасное зрелище.

      – Видимо, потому она там и выставлена.

      – А ведь вы, братец, своими глазами видели, как… – Балти рубанул воздух ребром ладони, – как снесли голову королю?

      – Да. Мне было шестнадцать лет. Я прогулял школу. И меня за это изрядно высекли. А теперь будь так добр…

      – И ведь вы же видели еще и первую казнь цареубийцы? Как его там… Гаррисона?

      – Да. Ну что ж, приятно было повида…

      – Вот же ужас был, наверное. Подвесили, вспороли живот, отрезали срамные части. Потом…

      – Да, Балти. Это и впрямь было ужасно. Настолько, что я предпочитаю об этом не вспоминать.

      – Люди, чего доброго, заподозрят, что у вас penchant[2] к кровавым развлечениям.

      Иностранное словечко прозвучало с чистым французским выговором. У Балти, наполовину француза (как и у его сестры, жены Пипса), была манера переходить на язык отца.

      – У меня penchant быть свидетелем великих исторических событий. Я не только на казни хожу. Напомню тебе, что я был на борту корабля, привезшего Его Величество на родину из Голландии четыре года назад.

      Пипс не сказал Балти, да и вообще никому не говорил про дневник, который вел с 1660 года. Чтобы доверять бумаге все, он использовал свою собственную систему скорописи, понятную лишь ему одному.

      – Ну что ж, рад был повидаться, – продолжал Пипс. – Передай Эстер сердечный привет от меня.

      Эстер уже два года была женой Балти. Новейшее прибавление к растущему числу ртов, которые Пипсу приходилось кормить. Пипса повышали по службе в Морском ведомстве, но продвижение едва поспевало за приумножением его бедных родственников.

      Отец Балти, Александр, был французским аристократом, когда-то удачно пристроенным ко двору, хоть и в скромном чине, великого короля Генриха Четвертого. Александр командовал королевской охраной в тот злосчастный весенний день 1610 года, когда Его Величество ехал в открытой карете через Тюильри. Охранники замешкались и отстали, красуясь перед дамами из толпы. Фанатичный католик Франсуа Равальяк воспользовался моментом, бросился на короля и пронзил его кинжалом. Король умер сразу. Смерть Равальяка заняла значительно больше времени.

      Предание, бытующее в семье Сен-Мишель (и отчасти сомнительное), повествовало, что Александр искупил свою вину несколько лет спустя, вытащив из пруда утопающего сына Генриха Четвертого – Людовика Тринадцатого: его сбросил в воду разгоряченный скакун во время охоты на зайцев. Таким образом судьба отличила Александра: он послужил причиной гибели одного короля и спас жизнь другому. Цепь злосчастных решений привела его к нынешнему бедственному положению в Лондоне, где он кое-как пытался прожить патентованными изобретениями. Одно из его приспособлений якобы устраняло протечки в каминных трубах. (На самом деле – нет.) Другое делало воду стоячих водоемов пригодной для того, чтобы поить ею лошадей. (Лошади, которых поили этой водой, дохли.)

      В полном соответствии с пословицей яблочко

1

См. справку о персонажах – исторических лицах в конце книги. (Здесь и далее, если не указано иное, примеч. перев.)

2

Склонность (фр.).