Хранитель пчел из Алеппо. Кристи Лефтери

повсюду. Афра и говорила всегда взахлеб: слова слетали с ее губ, следом за ними другие. Иногда она перебивала саму себя. Смеялась она так громко, что дрожал весь дом.

      Но когда Афра грустила, весь мой мир погружался во тьму. Я ничего не мог поделать. Она была сильнее. Рыдала, как ребенок, смеялась так, словно звенели колокола, а прекраснее ее улыбки я ничего на свете не видел. Она могла спорить часами. Афра любила, ненавидела, дышала этим миром так, словно он – прекрасная роза. За все это я любил ее больше жизни.

      Она создавала удивительные картины. Получала за них награды, изображая городские и сельские виды Сирии. Воскресным утром мы шли на рынок и устанавливали палатку напротив Хамида, продавца специй и чая. Она находилась в крытой части базара. Там было темновато и затхло, но даже туда долетали ароматы кардамона, корицы, аниса и миллиона других специй. В тусклом свете пейзажи Афры тоже не были статичными. Казалось, и небо, и вода были в непрерывном движении.

      Видели бы вы, как Афра держалась с клиентами, подходившими к палатке, бизнесменами и женщинами, в основном из Европы или Азии. В такие моменты она оставалась неподвижной, посадив на колени Сами и сосредоточив взгляд на покупателях. Те подходили к картине, приближали к ней свои очки, отступали на шаг или два, а иногда даже сталкивались с покупателями Хамида. Затем надолго застывали. Часто покупатели спрашивали: «Вы Афра?» Она отвечала: «Да, я Афра». Этого было достаточно, чтобы продать картину.

      Афра вмещала в себя целый мир, что и замечали покупатели. Переводя взгляд с картин на нее, они понимали, из какого теста она слеплена. У Афры была широкая душа, словно поле, пустыня, небо, море или реки, которые она рисовала, и столь же загадочная. Я постоянно открывал в ней новые стороны, но мне всегда хотелось большего. В Сирии есть такая поговорка: «Внутри знакомого тебе человека сидит незнакомец». Я влюбился в Афру с первого взгляда, на свадьбе старшего сына моего кузена Ибрагима, в отеле «Дама Роза» в Дамаске. На ней было желтое платье и шелковый хиджаб. А ее глаза – не такие синие, как море или небо, а пепельно-голубые, как река Кувейк, с коричневыми и зелеными оттенками.

      В нашу брачную ночь, два года спустя, Афра с нетерпением ждала, когда я сниму с нее хиджаб. Я по одной убрал заколки, сбросил с головы ткань и впервые увидел ее длинные черные волосы, темные, как небо над пустыней в беззвездную ночь.

      Но больше всего я полюбил Афру за ее смех. Она смеялась так, словно будет жить вечно.

      Когда погибли пчелы, Мустафа решился покинуть Алеппо. Мы собрались уезжать, но тут пропал Фирас, и мы стали его ждать. В то время Мустафа почти не разговаривал, его воображение рисовало картины одну страшнее другой. Иногда он высказывал догадки о том, где может быть Фирас: «Нури, может, он пошел искать своего друга?» – или: «Вдруг ему тяжело уезжать из Алеппо – он где-то прячется, чтобы мы остались» – а как-то раз: «Нури, может, он умер? Может, мой сын умер…»

      Мы упаковали вещи и приготовились к отъезду,