Шесть дней из жизни обитателей г. Ковыльска. Оксана Шаталова

поделитесь ли творческими достижениями?

      Он изумленно воззрился на меня – словно я была заговорившим муравьем – потом соизволил ответить:

      – Ну что ж… Пожалуй, я ознакомлю вас с моей последней коллекцией… М-м-м… как бы получше объяснить… Да! «Сборник новейших фразеологизмов» – думаю, это будет понятно.

      Я предпочла промолчать.

      – Сегодня мне пришла мысль… – серая рука потянулась куда-то под кресло. – Впрочем, неважно. Я внимательно слушал беседы наших уважаемых соседей и фиксировал наиболее любопытные речевые обороты. – П.П. со значением потряс блокнотом над головой, затем поднялся и неожиданно пересел за стол рядом со мной. Я сразу прокляла свою общительность.

      – Вот! – ткнул он в блокнот обгрызенным ногтем. – Оцените, как свежо и ядрено! Вот-вот! «Хрен редьки длиннее»… «Курить хочу, как слон американский»… Почему слон, как вы думаете? Не знаете?

      – Нет, – холодно произнесла я.

      – Ха-ха-ха! – закаркал он. – Никто не знает… Да, никто… Курить хочу, как слон американский… Весомость этого желания была для меня когда-то весьма ощутимой, пока я не углядел в своем пристрастии унизительную зависимость.

      Я плохо его понимала, но натянуто улыбалась. П.П. продолжил:

      – «Вот где собака порылась». «Ты чё, плесень, хиппуешь?». «Бляха чищена».

      Я представила деда Витю и прыснула.

      – «Кто старое помянет, тому раз в глаз. Кто старое забудет, тому пару раз в пару глаз». «Я своего пацана тока за дело шкню». Шкню… уникально… «Жрать хочу, как медведь бороться». «Ну тады ой»…

      Я смотрела на него и удивлялась, зачем он собирает подобную чушь. Это что – творчество?

      – Хватит! – резко прервала я чтеца.

      Андреев удивленно воззрился на меня, все еще держа палец на нужной строке. А потом неожиданно спросил:

      – Не могли бы вы рассказать что-нибудь о нашем соседе… африканского происхождения? Кажется, вы с ним знакомы?

      – Зачем это вам? – не очень вежливо поинтересовалась я. Мне не хотелось говорить с ним о Саше. Я почему-то чувствовала, что это будет похоже на предательство.

      К счастью, стенная перегородка отъехала, и в проеме показалось лицо Марины:

      – Костя! Сколько время? Наверно, уже идти на гадание?

      Я взглянула на часы – новенькие, золотистые, с тоненьким ремешком (купила вчера, поддавшись примете из «Ковыльского боксита» – «если в жизни все идет не так, смените часы»… вот и сменила…).

      – Без пяти двенадцать. И вправду пора.

      – Ой, щас я. Хочу взять… – Марина прошла вглубь комнаты. Пошарив на стеллаже с минуту, удивленно запричитала:

      – Это ж надо, утром были, а щас пропали! Где кнопки? Нету! Не брала, Костя? Вот, блин, поделись только идеями!

      Я не стала её слушать и вышла из кабинета.

      Его тут нет

      В двенадцать ночи все собрались в гадальной комнате (впрочем, не все: не пришел писатель; Орешкин рвался, но его не впустили), – комната эта вкупе с «похабной» и небольшим коридором между