Мифриловый крест. Вадим Проскурин

один из взвода. В медсанбате сказали, что контузия легкая и я могу быть в строю. До дембеля оставалось меньше двух недель, я хотел остаться на сверхсрочную, обо всем было договорено, но замкомполка отказался подписать контракт. Он не сказал ничего определенного, но я все понял по его глазам. Он считал, что восьмого сентября я струсил.

      Так я нежданно-негаданно очутился на гражданке. Почти месяц искал работу, в конце концов нашел место водителя и одновременно грузчика «газели» Гургена Владиленовича. Дерьмовая работа, но я был рад, что удалось найти хоть что-то. Радовался до сегодняшнего дня.

      А больше нет работы, и скоро не будет жизни. Что это никто не стреляет? И тихо как-то… Я открыл глаза.

3

      В лесу лежал снег. Он лег совсем недавно, еще не затрудняет передвижения, но он уже лежит.

      Какой снег? Какой лес? Где дорога? Где менты? Где Ицхак, в конце концов? Я отпустил крестик, и он провалился в многослойные недра моего камуфляжа. И я увидел Ицхака.

      Он настороженно озирался по сторонам, выставив перед собой пистолет, как американский полицейский в голливудском фильме. Это был АПС – автоматический пистолет Стечкина, серьезное оружие, отличное по стрелковым качествам и очень надежное, но крайне трудное для обучения. Только настоящие профессионалы предпочитают «стечкина» более распространенным ПМ и ТТ.

      – Что случилось, Сергей? – спросил Ицхак.

      В его голосе явно прорезался акцент, раньше почти незаметный. Очевидно, волнение. Я сообразил наконец, где я слышал акцент, подобный тому, который раньше считал еврейским. Отличная идея – замаскировать чеченца под еврея: русский вряд ли заметит подделку, кроме того, нормальному русскому человеку даже в голову не придет, что кто-то может прикидываться евреем.

      А вокруг расстилался лес. Обычный среднерусский лес, каким он бывает, когда осень сменяется зимой. Только дорога Москва-Крым куда-то исчезла вместе со всеми машинами. И поле справа от дороги превратилось в лес. А «газель» наша лежала на боку посреди поляны и казалась настолько же естественной деталью пейзажа, как белый медведь посреди джунглей.

      – Что случилось, Сергей? – повторил вопрос Ицхак.

      – Да ничего не случилось, Ицхак, – ответил я. – Или как там тебя зовут? Аслан? Шамиль?

      Ицхак подозрительно посмотрел мне в глаза и ответил:

      – Усман. Я не вайнах, я араб.

      – Араб? – удивился я. – Араб и маскируешься под еврея?

      – Джихад списывает все грехи. Так все-таки в чем дело? Что произошло?

      – Не знаю, – ответил я, стараясь говорить равнодушно.

      – Ты лжешь! – Ицхак, то есть Усман, раздраженно дернул пистолетом. – Я чувствую, ты что-то знаешь. Говори! Я пожал плечами и начал говорить.

      – Вот этот крест, – сказал я, – подарила мне одна старая женщина. Это было в Чечне меньше трех месяцев назад. Женщина была русская. Она жила там все это время в самой обычной хижине в самом обычном ауле.

      – Это невозможно! – удивился Усман.

      – Возможно. Ее не трогали.