Мифриловый крест. Вадим Проскурин

губами и облегченно выдохнул:

      – И вправду никого. Никакого чувственного всплеска, даже скотины не ощущается. Не нравится мне все это…

      Минут через десять мы были в деревне, а потом я увидел… Нет, я не кисейная барышня, в Чечне повидал всякого, приходилось и самому устраивать пленным момент истины и прокладывать автоматной очередью дорогу в толпе женщин и детей, пытающихся спрятать от погони преследуемого боевика. Но такого не было даже там.

      Обитатели Михайловки лежали около Тимофеевой палаты, аккуратно разложенные в три ряда. Голова каждого была аккуратно отделена от тела. Здесь были все, начиная от самого Тимофея и заканчивая грудными младенцами.

      – Никого не пощадили, – пробормотал Аркадий, снял шапку и рассеянно перекрестился.

      – Но за что? – сипло выдохнул я.

      – На всякий случай. Для воспитания. И еще как месть за своих.

      – Которых я в лесу положил? А зачем детей? Какое они имеют отношение ко всему, что случилось?

      – Ты пережидал метель в доме Тимофея. Они помогали тебе. Ты преступник. Они виноваты. Или в твоем мире не так?

      – В моем мире закон не имеет обратной силы. Когда они помогали мне, я еще не был преступником. И вообще… Дети-то чем виноваты?

      – Дети – ничем, – согласился Аркадий. – Убийство детей – акт милосердия: им все равно не выжить без матерей. Так что это не грех, это в порядке вещей.

      – А чем виноваты матери?

      – Ничем, виноваты их мужья. Такой закон – за убийство монаха наказывается вся деревня.

      – Но монаха убил я!

      – Ты убил его на их земле. Не всегда за преступление отвечает тот, кто его совершил, часто наказывают того, кто оказался в ненужном месте в ненужное время. Кроме того, не думаю, что их наказали за убийство первого монаха. Трупы совсем свежие. Скорее это оттягивались те, которых ты разогнал вчера.

      – Нам надо было выехать немедленно, еще вчера!

      – Это ничего не изменило бы: деревня была обречена, рано или поздно карательный отряд все равно пришел бы к ним. Крестьяне привязаны к земле, они не могут просто так взять и уйти.

      – Да, я понимаю, крепостное право. Его ведь у вас так и не отменили?

      – Крепостное право здесь ни при чем! Как ты представляешь себе толпу крестьян, которые переезжают с места на место? У них не хватит лошадей, чтобы перевезти столько, сколько нужно, дабы не умереть на новом месте от голода. Особенно зимой. К тому же они доберутся только до ближайшего поста дорожной стражи.

      – Но как же твои разбойники… то есть твои крестьяне?

      – Они изменили образ жизни, они вне закона, и любой стражник вправе их убить. Более того, любой стражник обязан уничтожать беглых холопов. Местная дорожная стража предпочитает закрывать глаза на моих людей, ведь если их не станет, стражники лишатся прибавки к жалованью… Нет, Сергей, мои люди так же ходят под Богом, как и все.

      – Монахи не есть Бог!

      – А кто есть Бог?

      – Откуда я знаю? Знаешь, когда я последний раз был в церкви?

      – Бог не есть церковь. Ибо сказано… как там… ко