Джинн из прошлого. Василий Головачев

меру ганноверской тюрьмы, где он провёл двадцать пять лет ещё до появления инвазеров. Впрочем, похоже, это и в самом деле камера, только гораздо проще и хуже ганноверской. А в этом случае надо полагать, что свои обещания инвазеры не выполнили. Он не смог совладать с Ромашиным-младшим, не смог «разделать его как барана», «порезать кожу на ремни» и «набить из него чучело».

      Доннерветтер! Что случилось?!

      Ульрих присел на край топчана, озадаченно глянул на ноги, обутые в тяжёлые блестящие сапоги, переходящие в блестящий как металл комбинезон; двигаться было тяжело.

      Leck mich am arsch![1] Тюремный комплект номер два! Стандартный «кокос», призванный ограничить свободу заключённого «до уровня недееспособности». Кто посмел запаковать его в эту «крокодилью кожу?! Чтоб у них на лбу… вырос!

      – Эй, здесь есть кто-нибудь?

      Далеко играющая музыка стихла.

      В соседних камерах, ограниченных решётками с толстыми прутьями, не дрогнула ни одна пылинка. Они были пусты.

      Как говорится: дас ист вайраух.

      В глухой тишине, заполнявшей ряд камер, родился жёсткий, бесполый, шуршащий голос; говорили по-английски:

      – Что вам нужно?

      – Где я?

      – Гуантанамо.

      – Это что ещё за хрень?

      – Спецлагерь для лиц, обвиняемых в преступлениях против человечества.

      – Звучит благородно, – криво усмехнулся Ульрих. – В чём же меня обвиняют конкретно?

      – В убийстве невинных людей, в нагнетании страха, дестабилизации общества, попрании законов социума и служении смертоносной идеологии, чуждой человеческой.

      – А в шулерстве и нарушении прав сексуальных меньшинств меня не обвиняют?

      – Нет.

      – Слава богу! А то я уже испугался.

      Голос остался сух и невыразителен, он, очевидно, принадлежал инку тюрьмы:

      – Я перечислил основные инкриминируемые вам статьи.

      – Спасибо, милый. Гуантанамо – это Европа?

      – Куба.

      – Ах да, вспомнил, Куба, точно. Но я слышал, что её закрыли.

      – Здесь содержат только особо опасных преступников.

      – Лестный отзыв. Приятно, когда тебя считают особо опасным. Надеюсь, я здесь один?

      – В данный момент в тюрьме находятся шестьсот шестьдесят пять заключённых, вы шестьсот шестьдесят шестой.

      Ульрих присвистнул.

      – Шестьсот шестьдесят пять? И все опасны?

      Голос не ответил.

      – За что же их упрятали сюда? – не унимался Ульрих.

      – Шестьсот два – маньяки, убивавшие людей, серийные убийцы и насильники. Остальные – извращенцы.

      – Что ты имеешь в виду?

      – Насилие с применением особо жестоких методов подавления воли.

      – Отличная рекомендация! Меня тоже причисляют к извращенцам?

      – Вы на специальном счету.

      – Перечисли мои права.

      Последовала пауза. Потом голос произнёс с той же размеренной сухостью и невозмутимостью:

      – У вас сохраняется только одно право – на жизнь. Да и то лишь до суда.

      Сердце сжала холодная лапа страха.

      – До суда? Будет ещё суд?

      – Завтра.

      – Доннерветтер! Что же, я не могу даже поссать без вашего ведома?

      С потолка камеры слетела фиолетовая электрическая змейка, ужалила Ульриха в темя.

      Охнув, он грохнулся с нар на колени, оглушённый треском и болью.

      – Die Nutte![2] Будь ты проклят!

      Ещё одна огненная змейка с треском вонзилась ему в макушку.

      Ульрих упал на пол, почти теряя сознание, вытянул вверх дрожащую руку.

      – Понял, понял, успокойся, не буду больше! Сколько я уже нахожусь здесь?

      – Семь дней.

      – Не помню.

      Ульрих сжал кулаки.

      Он ни разу не сидел в тюрьме, подобной этой, и не знал, что она отличается от остальных как особым режимом с применением пыток при малейшем неповиновении, так и проведением опытов над заключёнными, большинство из которых заслуживало смертной казни или пожизненного заключения. Но никто из них не доживал до своего биологического старческого предела. И никого из них не выпускали отсюда условно-досрочно за примерное поведение.

      «Guantanamo Bay detention camp» – лагерь для лиц, обвиняемых в особо тяжких преступлениях, появился на военно-морской базе США в заливе Гуантанамо в две тысячи втором году, то есть более четырёхсот лет назад. В январе этого года первые двадцать человек были доставлены сюда из Афганистана. Они обвинялись в участии в боевых действиях на стороне исламских экстремистов.

      Затем через лагерь прошли тысячи боевиков – террористов, врагов Соединённых Штатов Америки, а также военнопленных, принимавших участие в операциях

1

Нецензурное выражение (нем.).

2

Ругательство (нем.).