Круг. Бернар Миньер

Он никогда ничего другого не носил. В студенческие времена в их компании бытовала шутка: у ван Акера полно одинаковых синих пиджаков и белых рубашек знаменитой американской марки.

      – Ну что ж. Причина известна нам обоим, Эдмон Дантес, – сказал ван Акер.

      У Серваса мгновенно пересохло в горле.

      – Я, подобно графу де Морсеру, увел твою Мерседес. Но не женился на ней.

      На долю секунды гнев обжег внутренности Серваса, как горячий уголек, но зола прожитых лет не дала пламени разгореться.

      – Я слышал, Клер погибла ужасной смертью.

      – Что говорят об этом в Марсаке?

      – Ты знаешь, каков этот город, здесь ничего не утаишь. Жандармы были скорее… разговорчивы, чем сдержанны. Беспроводной телеграф тоже сделал свое дело. По слухам, ее связали и утопили в собственной ванне. Это правда?

      – Без комментариев.

      – Господь милосердный! Она была роскошная женщина. Блестящая. Независимая. Упорная. Страстная. Ее педагогические методы нравились не всем, но я находил их… интересными.

      Мартен кивнул. Они шли вдоль бетонных зданий с грязными окнами.

      – Какая жестокая смерть… Только сумасшедший мог убить человека подобным образом.

      – Или очень сильно разгневанный человек, – поправил Сервас.

      – Ira furor brevis est. «Гнев – короткое помешательство».

      Теперь они шли вдоль пустых теннисных кортов. Намокшие сетки повисли, как канаты на ринге под весом невидимого боксера.

      – Как дела у Марго? – спросил Мартен.

      Ван Акер улыбнулся.

      – Яблоко никогда не падает далеко от яблони. У Марго огромный потенциал, она неплохо справляется. И будет справляться еще лучше, как только поймет, что вечный антиконформизм – иной вид конформизма.

      Настал черед Серваса улыбнуться.

      – Значит, дело поручили тебе, – сказал Франсис. – Я так и не смог понять, почему ты пошел в полицейские. – Он поднял руку, упреждая возражения собеседника. – Я знаю, это связано со смертью твоего отца, а если копнуть глубже – с тем, что случилось с твоей матерью, но, черт возьми, тебя ждала другая судьба. Ты мог стать писателем, Мартен. Не жалким бумагомаракой, а настоящим писателем. У тебя был дар – и крылья. Помнишь текст Сэлинджера, который мы все время цитировали, один из лучших о писательстве и братстве?

      – «Симор: введение», – ответил Сервас, пытаясь сдержать волнение.

      – «Во всяком случае, в те светлые минуты, когда я смогу заставить себя сесть и по возможности успокоиться, главным героем моего повествования, – начал его собеседник медленным речитативом, шагая в том же ритме, – станет мой покойный старший брат, Симор Гласс, который (тут я предпочитаю ограничиться очень кратким псевдонекрологом) в тысяча девятьсот сорок восьмом году покончил с собой на тридцать втором году жизни, отдыхая с женой во Флориде…»[12]

      – «…безусловно, – продолжил с секундной задержкой Сервас, – он был для нас всем – и нашим синим полосатым носорогом, и двояковыпуклым зажигательным стеклом – словом, всем, что нас окружало. Он был и нашим

12

Здесь и далее: пер. с англ. Р. Райт-Ковалевой.