Последний выдох. Тим Пауэрс

повернул к берегу большую седеющую голову. Обоняния у него давно уже не было, но он знал, что где-то не слишком далеко произошло что-то серьезное – полчаса назад он почувствовал удар большого психического сдвига, случившегося где-то в городе; удар был даже сильнее, чем тот, который вчера вечером сбил его с ног в переулке, когда он перевозил холодильник. И все игрушечные свинки в его каюте, камбузе и рубке начали рыгать и продолжали рыгать целых десять минут, как будто их сердечки, работавшие от батареек, вот-вот разорвутся.

      Несколько лет назад, ночью на Хеллоуин, он сел в свою старую машину, помчался под проливным дождем в «Монтгомери Уорд» и купил дюжину куколок-свиней. Согласно легенде на коробках, они должны были хрюкать, если «ЛАСКОВО ПОГЛАДИТЬ МЕНЯ ПО ГОЛОВЕ»; на самом деле издаваемый ими звук походил только на продолжительную отрыжку. Вернувшись на яхту, он вытащил всех свиней из коробок, поставил на палубу, и они всю ночь мокли под дождем. Затхлость старого бекона от хеллоуинского дождя сохранилась в них по сей день.

      Теперь они служили сторожевыми псами. Сторожевыми свиньями.

      Шэдроу, хромая, проковылял на корму и уставился на город, пытаясь разглядеть за огнями конгресс-центра Лонг-Бич небоскребы Лос-Анджелеса.

      Сегодня он был на берегу, отвозил второй подержанный холодильник в пустующую квартиру на первом этаже своего дома – холодильник, который он пытался установить вчера, упал ему на ногу, возможно, повредив что-то в лодыжке и, конечно же, сломав свой змеевик, а это значило, что сотня долларов оказалась выброшена на ветер и нужно было нанимать кого-нибудь, чтобы увезти чертову испорченную железяку, – и через открытое окно в другой квартире услышал знакомую музыку. Это была песня из старой – пятидесятых годов – комедии «Призрачный шанс», и когда он остановился, чтобы спросить арендатора, то узнал, что «Канал 13» снова запускает это шоу, ежедневно в три часа дня, и делает это по многочисленным просьбам телезрителей.

      Морской бриз, ощущавшийся кожей неподвижного лица, внезапно заледенел, и Шэдроу ощутил, что плачет. Он не чувствовал вкуса слез, но знал, что если бы мог, то почувствовал бы привкус корицы.

      Однажды ночью – и, похоже, это случится скоро – он сойдет на берег, ляжет на берегу и вздремнет. Только так, чтобы поблизости никого не было. Ему и в самом деле не хотелось, чтобы кто-нибудь пострадал.

      А за много миль к северо-западу, на темном лике Тихого океана, рыбы выпрыгивали из воды – макрели и бониты высоко взлетали в холодном воздухе и шлепались обратно в волны, стаи корюшки и анчоусов брызгали в стороны, взрываясь, как дробь; рыбаки, работавшие на прибрежных рифах, заметили необычное явление, но, находясь на поверхности океана, не могли увидеть, что узор двигался, перекатываясь на восток по неспокойной поверхности моря, как будто что-то пробиралось под водой к Венис-Бич, и рыба не желала делить с ним воду.

      – Джеко… Иисусе, тебя снова побили?

      Кто-то будил мальчика,