Царь-Сторож. Эдуард Русаков

как трогательно…

      – Не смейтесь. В этом нет ничего смешного.

      – Да кто же смеется?

      Лиза пристально посмотрела на меня. Я не смеялся. Даже не улыбался.

      – Ладно, Вадим Иваныч. Бог вам судья… Идите за мной! – И она заговорила почти как экскурсовод, почти так же, как мне самому приходится говорить, сопровождая редких посетителей мемориальной квартиры писателя-классика. – Вот это – гостиная, а здесь моя спальня, а это библиотека (тут, кстати, на специальной полке есть и ваши книги, вот – видите?), а это мамин кабинет…

      – Позвольте, я тут огляжусь, – попросил я ее и подошел к большому письменному столу. Стол как стол – слева компьютер, посредине лежат какие-то бланки, паркеровская ручка с золотым пером, блокнот… а справа…

      …а справа – стоит черно-белая фотография в светлой узенькой деревянной рамке. А на фотографии – два молодых счастливых смеющихся лица – я и Галя. Это ж надо… у меня дома тоже должна быть такая же точно фотография, где-то в старом альбоме или в коробке. Но мне и в голову не приходило выставлять ее на видное место. А тут…

      – Не понимаю, за что она вас так любила все эти годы, – вдруг произнесла за моей спиной Лиза. – Ведь вы же ее тогда бросили…

      – Откуда тебе… извините – вам! – откуда вам знать, кто кого бросил?

      – Мама мне обо всем рассказывала. Так что, не надо "ля-ля"…

      – А я и не собирался перед вами исповедаться!

      – Я знаю, ее очень многие ненавидят, – глухо сказала Лиза, словно не слыша моих слов, – у нее очень много врагов… И это не удивительно. В таком бизнесе – без врагов невозможно.

      – В каком бизнесе? – повернулся я к ней. – В грязном бизнесе?

      – В опасном бизнесе, – и кривая усмешка состарила ее молодое лицо. – А грязи тут нет никакой – чистая водка…

      – Вы, конечно, шутите… Ладно, ведите меня к вашей маме.

Тихий ужас

      Так вот как умирают миллионерши…

      В просторной затемненной комнате в дальнем углу, возле большого зашторенного окна, стояла громадная кровать, на которой возлежала, обложенная подушками, в розовой кофте, бледная худая морщинистая старуха, ничего общего не имеющая с той кареглазой Галочкой, память о которой хоть изредка, но просыпалась в моей душе, в моем сердце, в моих бесконтрольных снах.

      Обстановка гнетущая. Впрочем, кондиционеры работают исправно – и ожидаемого зловония не чувствуется. Так, припахивает слегка микстурками, травками, но не противно, а даже приятно. Что ж, богатые имеют возможность умирать, благоухая.

      – Мама, это Вадим Иваныч, – сказала Лиза.

      – Я вижу, – прошелестела старуха. – Не пугайся, Вадик… Проходи. Садись вот сюда, поближе ко мне. Спасибо, что откликнулся наконец…

      – Здравствуй, Галя. – Я подошел к ней ближе, и еще более ужаснулся – так неузнаваемо преобразили ее возраст и тяжкая болезнь: даже карие большие глаза потухли и запали вглубь глазниц, а из-под сухой истончившейся кожи выпирал жуткий череп ("Боже мой, – вдруг промелькнула идиотская