Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады. Сергей Ильин

ужас! это было не настоящее окно, а всего лишь безукоризненно выполненная декорация дворового ночного лунного пейзажа, приклеенная каким-то шутником в каменной нише… откуда она взялась? кто был автором рисунка? когда и как окно подменили нарисованной копией? и, главное, с какой целью? все это были вопросы, на которые только пронзительная щемящая боль в сердце да смутное сознание сгущающейся над ним безнадежности были ответом.

      И тогда, цепляясь за жизнь, он со стыдом плетется на старую свою квартиру, откуда только что сбежал: он теперь намерен стучать в нее до тех пор, пока ему не отворят, и просить у отца с матерью на коленях прощения или умереть на пороге родного дома, но, миновав лестничный пролет, отделявший подъездное окно от родительской квартиры, он знакомой двери не находит: квартира, из которой он несколько минут назад выбежал, непостижимым образом отсутствует, а вместо двери зияет сплошная каменная ниша и пахнет известкой.

      И тогда, тихо заплакав, он идет наверх, без цели и без смысла, просто потому что физическое движение было последней посланной ему Провидением отрадой: шагать или бежать, то вверх, то вниз, отмеривая ступени – он насчитал уже больше тысячи! – было все же легче, чем стоять на месте… в конце концов, вымотавшись и потеряв ощущение времени, он приседает на холодный пол: наверное, он ненадолго сумел забыться, потому что ему показалось, что он идет в свой родной сад, но деревья, обрамляющие аллею, стоят голые и корнями наверх.

      Припомнились ему, как это обычно бывает в столь важную минуту, и множество иных, не идущих к делу подробностей, зато не мог он вспомнить лишь одного: когда же именно, на каком этапе своего возвращения на родину он сам умер, – и это было самое неприятное во всей истории… – да только тогда и при таких условиях возвращение становится полным и окончательным.

5. Баллада о Возвращении

      В далеких семидесятых

      двадцатого века он

      путем формального брака —

      не будучи даже влюблен —

      землю родную оставил

      ради чужой стороны:

      с детства любил он Европу,

      как светлые любят сны.

      Здесь и засел он надолго:

      на добрые двадцать лет,

      на просьбы родных вернуться

      ни «да» отвечал, ни «нет».

      Он возвращенья боялся

      даже и как визитер, —

      но кто же тоску об отчизне

      ему из памяти стер?

      Зажил он припеваючи

      на Западе, как в раю, —

      а мать и отец все ждали

      сыночка в родном краю.

      Ждали – и письма писали,

      а он лишь время тянул,

      и каждый из них упрямо

      свою все линию гнул.

      Его погостить просили,

      как принято у людей:

      лучше – хотя бы на месяц,

      хуже – на пару хоть дней.

      Но была в его ответах

      какая-то ерунда:

      мол, если уж возвращаться,

      так