Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции. Марк Уральский

мстительный не спит.

      В заключении этого раздела отметим так же, что все описания Алдановым октябрьских событий, при их несомненной фактографической достоверности, являются в первую очередь художественно-публицистическими произведениями161. Их причинно-следственная интерпретация у Алданова с позиции разграничения эмпирического осмысленного знания (документ) и метафизического, неосмысленного (концепт) представляется достаточно субъективной. Особенно это касается оценки личностей вождей Русской революции – как общей, так и персональной. Все они, как правило, характеризуются уничижительно – и в моральном отношении, и в образовательно-культурном плане, что с фактической точки зрения совершенно неверно. Единственным исключением здесь у Алданова являются фигуры Ленина.

      Русская революция станет одной из основных тем многочисленных алдановских исторических романов, рассказов и очерков. В них писатель скрупулезно воссоздает образы людей пред- и революционной эпохи, отдельные «знаковые» характеры, события, интерьеры. Вся эмигрантская проза Алданова – это по сути своей историософская хроника двух Великих европейских революций – Французской и Русской, в их зеркальном отражении. Еще более фундаментальной и подробной она становится при добавлении к ней серии алдановских литературных портретов великих деятелей этих великих эпох.

      Если же у читателя возникнет желание несколько снизить «пафос видения», то здесь стоит обратиться к другому знаменитому писателю эмиграции, доброму знакомому Марка Алданова, поэту-сатирику Дон-Аминадо. Этот литератор, ничтоже сумняшеся, изложил все «громадье» темы «От Февральской революции до Советской России» в лапидарной лирико-метафорической форме:

      В Феврале был пролог. В Октябре – эпилог. Представление кончилось. Представление начинается. В учебнике истории появятся имена, наименования, которых не вычеркнешь пером, не вырубишь топором.

      Горсть псевдонимов, сто восемьдесят миллионов анонимов.

      Горсть будет управлять, анонимы – безмолвствовать.

      Свет с Востока. Из Смольного – на весь мир!

      Космос остаётся, космография меняется, меридианы короче.

      От Института для благородных девиц до крепости Брест-Литовска рукой подать.

      Несогласных – к стенке:

      Прапорщиков – из пулемёта, штатских – в затылок.

      Патронов не жалеть, холостых залпов не давать. <…>.

      Всё повторяется, но масштаб другой.

      В Петербурге – Гороховая, в Москве—Лубянка162.

      Мельницы богов мелют поздно.

      Но перемол будет большой, и надолго.

      На годы, на десятилетия.

      Французская шпаргалка – неучам и приготовишкам, русская Вандея163 – для взрослых и возмужалых.

      Корнилов, Деникин, Врангель, Колчак – всё будет преодолено, расстреляно, залито кровью.

      Рыть поглубже, хоронить гуртом.

      Социальная

161

Читателям, серьезно интересующимся данным вопросом, можно порекомендовать солидный в научном отношении труд известного американского историка и политолога Александра Рабиновича «Революция 1917 года в Петрограде: Большевики приходят к власти», в котором имеется также обширная библиография, см. [РАБИНОВИЧ А.]

162

В домах № 2 на петроградской Гороховой улице и московской Лубянке с 1918 г. находилась Всероссийская чрезвычайная комиссия Совета народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК).

163

Вандея – здесь намек на контрреволюционное восстание на западно-французской провинции Вандея в годы Французской революции.