Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие. Григорий Гнесин

лицом ко мне; несколько раз похлопав старика по плечу, она шутливо утешала его:

      – Ну, что же делать, padre! Ведь вы так хотели прокатиться за город, а теперь вы недовольны!

      – Но, чёрт меня возьми, – зачем же было ехать в гору, когда можно было отправиться в Сорренто или в Амальфи!

      – Но я уже была там, padre, а здесь я в первый раз, и должна сказать правду, что здесь мне нравится больше, чем где-нибудь!

      – А мне – меньше, чем где-нибудь!

      И, понизив голос, старик сказал глухим недовольным шёпотом:

      – Притом здесь нет никакого леса… и кругом люди… А я хотел быть только с тобой!

      На лице девушки появилась недовольная гримаска, но она сейчас же мило улыбнулась и, взглянув на меня, преувеличенно громко сказала:

      – Да… но ведь мы же остановимся на ночь в Торре-дель-Греко, у соломенщика Приска!

      Я улыбнулся хитрой девушке и, показав на себя рукой, дал ей понять, что остановлюсь недалеко.

      Она покраснела и, разлив по стаканам шипучее вино, чокнулась с монахом.

      Пока она, медленно наслаждаясь напитком, цедила его сквозь сверкающие зубы, старик опорожнил первую бутылку и уже принялся за вторую.

      А через четверть часа усталость взяла верх; положив голову на стол, патер захрапел так дико, так громко, что Мелитта вскочила из-за стола, чтобы пересесть куда-нибудь подальше… Я воспользовался этим моментом: извинившись, я подошёл к ней и представился.

      Наши проводники разговорились меж собой и не мешали нам. Мы вышли из ворот на белую дорогу; любуясь окружающей красотой – такой нежной и ароматной, – мы делились впечатлениями, и как-то сразу почувствовали себя вместе легко и уютно.

      Я рассказал ей о себе – кто я и что я; рассказал, что сейчас путешествую по Италии и пою под гитару, что играю я плохо, а пою недурно, и что сейчас я работаю в комической труппе, в театре Партенопе.

      В свою очередь она рассказала мне, что она дочь рыбака Джиакомо из Мареккиано, что сама она рыбачка и, как говорят, хорошо играет на гитаре.

      – Вот и сейчас я здесь только потому, что этот хитрый и нехороший старик – мой крёстный – обещал мне подарить дорогую гитару. А то ведь он давно уже приставал ко мне, чтобы я с ним уехала за город, а я всё не хотела, да и отец был против!

      – Да, но если он нехороший старик, как же вы не боитесь остаться с ним на ночёвку в Торре?

      – О, если дело дойдёт до этого, так ему от меня так достанется, что он даже «Отче наш» забудет…

      А скажите, вы, значит, и дальше поедете с труппой, или вернётесь за границу?

      Я покраснел, мне стыдно было сознаться в моём увлечении, но всё же я поднял на неё глаза и тихо сказал:

      – Я думал, синьорина, что поеду с труппой и дальше, но теперь я начинаю сомневаться… А если вы доставите мне удовольствие и придёте в театр, когда я играю, то мне кажется, что я уже больше не захочу ничего иного, как только петь для вас!

      Я говорил искренно. Мне было двадцать лет, и я почувствовал, что сердце забилось как-то по-новому, сильно и бодро… Где-то в глубине, впереди меня показался