Сны Флобера. Александр Белых

к тому же вид у него был как пожухлого листа, будто оно завяло.

      – Я всегда мечтал поселиться в такой комнате, чтобы покидать её только изредка, – сказал Иван.

      Он вынул из стеллажа первую попавшуюся книгу. Это оказалось священное писание – старинный, потрепанный пузатенький томик с золотым тиснением на церковно-славянском языке. Раньше Владик не читал этой книги. Вдвоём они умостились на диванчике, где им предстояло спать, и стали читать шёпотом, склонив головы над страницами. Владик смотрел, как Иван слюнявил коротковатые пальцы, чтобы перевернуть страницу. Под его ногтями чернела грязь. Они уснули под одним покрывалом. И видели они сон – один на двоих: чья-то рука опустила на землю к их ногам тяжёлый мешок. Облаком поднялась пыль и вскоре осела на влажную от крови ткань. Это были краеобрезания филистимлян. И видели они во сне Саула, который от плеч выше всего народа; Ионафана, концом палки отведавшего мёд; Давида, пускавшего слюну по бороде своей. И отрока, бегущего за стрелами. И проснулись они в слезах…

      На память воин подарил Владику свою тельняшку без рукавов. С тех пор пришли голоса. Не сразу он научился различать их: они звучали сначала как хор и как морской гул, а потом как внятная речь…

      «Езда в остров любви»

      Показался остров Рейнеке. Над ним повис туман, как меховая шапка, нахлобученная на голову беспризорного подростка. От причала нужно было идти через сопку лесной тропинкой минут тридцать неспешным шагом. Дачный двухэтажный дом приютился на берегу уютной бухты, метрах в пятнадцати от кромки моря, на отшибе. Над домом со склона отлогой сопки нависали деревья – широколиственные дубы, огромная липа с отцветшими кистями, берёзы, нежный амурский бархат. К полудню туман рассеялся.

      – Море улыбалось глубиной души, – весело пропела Марго.

      Тишина притаилась. Было слышно, как на противоположном берегу лагуны под чьими-то ногами осыпалась галька. Орест прикинул на глаз, что он мог бы переплыть бухту без труда, и, не долго думая, с щенячьим восторгом кинулся к воде, разбрасывая позади себя одежду. Марго настраивала кинокамеру. Она уже усвоила несколько уроков из эстетики английского писателя Дэвида Лоуренса и была не прочь поиграть в «пастушку и пастушка».

      Кинокамера стрекочет, словно кузнечик. Орест выходит из моря, слегка теряя равновесие; его волосы рассыпаются мокрыми прядями по плечам. Улыбка во весь рот обнажила сломанный зуб. Родинка на правой щеке уползает на скулы. Ей нравится быть вуайеристом с кинокамерой, нежели просто сидеть на скамейке и наблюдать за своим мужчиной. За его спиной солнце: он как будто идёт в море по солнечной дорожке, усеянной золотой лузгой. Щёлк! Тринадцать секунд долой!

      – Ну вот, киносеанс начался, – сообщает Марго, подавая розовое махровое полотенце.

      – Как здесь пахнет! – говорит Орест, вдыхая воздух.

      Его грудная клетка вздымается, подтягивая живот. Марго пересчитывает рёбра указательным пальцем. Рука медленно опустилась на бедренную косточку и тут же отпрянула. Марго смутилась, на шаг отступила назад.

      – Как