Сказка о глупом Галилее (сборник). Владимир Войнович

хочу.

      – Ах ты, охальница! – закричала мать. – Да как ты можешь таки-то слова говорить. Вот услышит тебя Дух, покарает.

      – Не покарает, – уверенно сказала Манька. – Он ведь знает, что в душе моей нет ничего, окромя только Гриньки.

      – Вот я сейчас отца позову, он из тебя вожжой всю дурь твою вышибет.

      Мать вышла на крыльцо и увидела мужа, который лежал на сене возле крыльца, бормотал что-то бессвязное.

      Мать посмотрела на него осуждающе, покачала головой:

      – Эх, охламон, надрызгался!

      – Иди гуляй, – сказал муж, не оборачиваясь.

      – Я вот тебе погуляю. А ну, вставай! – Она сбежала с крыльца и ткнула его носком лаптя.

      – Ну чего?

      – Чего-чего! Пьянь несчастная. Владычицу вызнавать надо идти, а дочь твоя упирается.

      – Ну и что? – беспечно спросил он, все еще надеясь, что его оставят в покое.

      – Я тебе покажу – что! А ну подымайся! – Она опять ткнула его лаптем, но уже изо всей силы.

      – Ты что, Авдотьюшка? – Он быстро вскочил на ноги. – Сказала б по-людски: так, мол, и так, дело есть, вставай, а ты сразу бьешься…

      – Иди-иди, – она подтолкнула его кулаком в спину.

      Манька сидела на прежнем месте, глядела в окошко, не обращая никакого внимания на вошедшего в избу отца. Отец растерянно посмотрел на Авдотью.

      – Ну, чего делать? – спросил он.

      – Прикажи дочери, пущай собирается.

      – Дочка, собирайся, – послушно сказал отец.

      Дочь пропустила эти слова мимо ушей.

      – Ну что ж ты за отец? – сказала Авдотья презрительно. – Ты говоришь, а она тебя и слухать не хочет. Да ты сними вон вожжу и поучи, как следовает быть в таком разе. Бери, говорят тебе, – она схватила вожжу и хлестнула отца по заду так, что он подскочил от боли.

      – Что же ты дерешься-то? Больно ведь! – закричал отец. Он взял вожжу и, подойдя к дочери, сказал ласково: – Поди, дочка, добром, не то ведь она меня совсем зашибет.

      Манька промолчала. Мать подошла и повалила ее на лавку, сама села ей на ноги. Отец все еще растерянно топтался перед распластанной на лавке дочерью.

      – Доченька, – сказал он, – ты же видишь, я не хочу, а она меня заставляет.

      – Заставляет, так бей! – закричала Манька. – Хоть убей совсем, все одно никуда не пойду.

      Отец еще потоптался и нехотя взмахнул вожжой.

      – Да куда ж ты бьешь, глупая голова? – сказала мать. – Платье попортишь, а оно у нее одно.

      Она задрала дочери подол и сказала удовлетворенно:

      – Теперь бей, да покрепче, пока самому не попало.

      Отец бил Маньку долго. Она лежала молча, сцепив зубы от боли, и только вздрагивала. Потом не выдержала.

      – Хватит драться, – сказала она. – Пойду. Ищите во мне душу святую, может, чего и найдете.

      Отец сложил вожжи. Мать встала с лавки.

      – Так бы и давно, – сказала она.

      Манька сползла с лавки, поправила платье. Морщась от боли, схватилась рукой за побитое место.

      – Обормоты проклятые! – простонала. – Дочь родную до смерти засечь готовы.

      Вышли