Фавориты Фортуны. Колин Маккалоу

простонал он. – Неужели мы не можем сказать «нет»?

      – Я н-н-не хочу эт-т-той раб-б-боты! – жутко заикаясь, проговорил Поросенок, вращая глазами и размахивая руками.

      – Луций Корнелий, ты не можешь! – воскликнул Ватия.

      – Это немыслимо! – воскликнул Мамерк.

      Сулла дал им время выпустить пар. При этом ни один мускул не дрогнул на его лице, в глазах не мелькнуло ни искры эмоций. Сулла не должен показывать им, что это шутка. Они всегда должны видеть его серьезным. Ибо он на самом деле был серьезен. Да! Юпитер пришел к нему во сне прошлой ночью и сказал, что ему очень понравилась эта замечательная, идеальная шутка.

      Наконец они успокоились. Наступило тревожное молчание. Слышно было только, как тихо плачет Поросенок.

      – Фактически, – спокойно заговорил Луций Корнелий Сулла, – как диктатор я могу делать все, что сочту правильным. Но дело не в этом. Дело в том, что во сне ко мне пришел Юпитер Величайший и специально попросил назначить Квинта Цецилия своим великим понтификом. Когда я проснулся, то посмотрел на знаки, и они были очень благоприятны. По пути на Форум, куда я шел, чтобы прикрепить два листа на ростру и на Регию, я увидел пятнадцать орлов, летящих слева направо. И ни один филин не прокричал, ни одна молния не сверкнула.

      Депутаты глянули в лицо Суллы, потом уставились в пол. Сулла был крайне серьезен. Кажется, Юпитер Величайший тоже был серьезен.

      – Но ни один ритуал, проводимый великим понтификом, не может содержать ошибку! – воскликнул наконец Ватия. – Ни один жест, ни одно действие, ни одно слово не может быть неправильным! Как только будет допущена ошибка, всю церемонию придется начинать сначала!

      – Я знаю об этом, – тихо сказал Сулла.

      – Луций Корнелий, ты же должен понять! – воскликнул Катул. – Пий заикается почти на каждом слове! И когда он начнет ритуал в качестве великого понтифика, нам придется торчать здесь целую вечность!

      – Я все прекрасно понимаю, – очень серьезно сказал Сулла. – Помните, что и я тоже буду с вами. – Он пожал плечами. – Что мне сказать? Вероятно, это какая-то особая жертва, которой требует от нас Великий Бог, потому что в делах, касающихся наших богов, мы ведем себя не так, как должно? – Он повернулся к Метеллу Пию, взял его трясущуюся руку. – Конечно, дорогой Поросенок, ты можешь отказаться. В наших законах о религии не сказано, что ты не можешь отказаться.

      Поросенок схватил край тоги свободной рукой, чтобы вытереть глаза и нос. Он глубоко вдохнул:

      – Я сделаю это, Луций Корнелий, если Великий Бог требует этого от м-м-меня.

      – Ну вот видишь? – обрадовался Сулла, похлопывая его по руке. – Ты почти преодолел это! Практика, дорогой Поросенок! Практика!

      Первый пароксизм смеха грозил перейти в обвал. Сулла поспешно отпустил депутацию и кинулся в свой кабинет, где и закрылся. Он бросился на ложе, обхватил себя руками и захохотал. Он ржал до слез. Когда у него перехватило дыхание, он скатился на пол и лежал там, крича и дрыгая ногами,