Осыпь меня золотом. Марина Серова

то же самое. Владимир Николаевич осторожно поднес стакан к губам, запах спирта резанул ему ноздри, он невольно сморщился. Потом, пересилив себя, все-таки влил в себя водку, и Куропаткин так же молча поднес ему миску с солеными огурцами.

      – Как это случилось? – тихо спросила я.

      Признаться, мне и самой было отчаянно жалко отличных собак чуть ли не до слез.

      Куропаткин ничего не ответил, только налил себе в стакан еще водки и вопросительно посмотрел на Ильичева. Тот тут же замотал головой, и Николай Иванович вылил себе все остатки и так же молча выпил следующую порцию.

      – Николай Иванович, – все-таки настойчиво сказала я. – Поверьте, я разделяю ваши чувства и сама расстроена. Но как бы ни было печально случившееся событие, мы должны выяснить его причины. Что случилось? От чего умерли собаки?

      – Отравление, – хрипло проговорил Куропаткин, не глядя на меня.

      – Чем они могли отравиться? Что ели сегодня? – продолжала допытываться я.

      Куропаткин повернулся ко мне. Взгляд его был жестким и суровым.

      – Вы что, всерьез думаете, что они могли отравиться своей пищей? Что это случайность?

      – А вы уверены, что нет? Тогда объясните, – попросила я.

      Куропаткин вздохнул и произнес короткими фразами:

      – Псы умнейшие. Обученные. Специальный тренер есть, свой человек. Из чужих рук есть не станут. Только из моих и из его.

      – А где он сейчас, этот тренер?

      – Только после обеда должен был приехать, – ответил Куропаткин.

      – Значит, собак сегодня кормили вы?

      Николай Иванович лишь кивнул.

      – А где хранится корм?

      – В сарае, – он кивнул в сторону кирпичного строения, добротного и аккуратного, которое язык не поворачивался назвать незатейливым и простоватым словом «сарай».

      – Значит, возможны только два варианта, – задумчиво проговорила я. – Первый: кто-то проник к вам на территорию двора и отравил корм. Второй – его отравил сам тренер.

      Куропаткин нахмурился.

      – Исключено, – наконец произнес он. – Насчет тренера.

      – Уверены? – сощурилась я.

      – Абсолютно. Они для него как дети.

      Я не стала разубеждать Николая Ивановича, хотя знала, что хруст купюр порой заставляет людей предавать даже собственных детей. Не говоря уже о собаках.

      – Вы сами-то что об этом думаете? – поинтересовалась я у удрученного хозяина дома.

      Куропаткин снова немного помолчал, потом заговорил:

      – Возможно, я их недооценил. А они, гады, и впрямь всерьез нацелились. Я все думал: я один, у меня никого нет – ни детей, ни жены, ни родственников. А уж за себя-то я постоять сумею. Так что мне они ничего существенного сделать не могут. А они нашли, суки, по чему ударить, нашли-и-и!

      Николай Иванович сплюнул и длинно выругался со злобой и тоской в голосе. Я видела, что теперь, после того как трагедия произошла с ним лично, Куропаткин призадумался уже серьезнее. Он уже не отмахивался от версий