Блудные братья. Евгений Филенко

везет, как утопленнику. Что следует понимать буквально. Однажды я выйду на улицу купить банку пива и захлебнусь под какой-нибудь гигиенической цунами…» Он грустно вздохнул и поплотнее запахнул свой плащ, который так и назывался – «дождевик». Насчет вечернего костюма он, разумеется, преувеличивал. Жеваные серые брюки простого местного покроя и дешевый серый свитер даже в таком вольнодумном мире, как Эльдорадо, не сошли бы за светский туалет.

      – Перестаньте, Бруно, я серьезно… – продолжал Кратов. – Мэтр Агбайаби – величайший ксенолог современности, начал заниматься проблемой галактических конфликтов еще до моего рождения. Вы – ксеноэтолог, ваша тема – нестандартные межрасовые контакты и взаимодействия. К тому же, вы представитель местного самоуправления, наш гостеприимный и хлебосольный хозяин… – Понтефракт в смущении совершил отметающий жест своей неизменной сигарой. – Доктор Грозоездник – не только сторона, пострадавшая в конфликте… все мы пострадавшие стороны… но и видный специалист по истории оборонных астроинженерных систем. Коллега Блукхооп – выдающийся ксенопсихолог, специализирующийся в последнее время на эхайнах и только на эхайнах. А зачем здесь Носов?

      – Ха! – воскликнул Понтефракт. – Носов!.. Эрик Андреевич Носов, друг вы мой, – это фигура. Примечательная фигура! Это один из немногих сохранившихся и заботливо лелеемых… можно так сказать?.. пестуемых земными административными институтами экспертов по военным действиям. Бог, так сказать, войны. Вы, небось, думали, что Земля могущественна, но беззащитна перед лицом нагло демонстрируемой угрозы извне?

      – Ничего я на этот счет вообще не думал, – признался Кратов.

      Понтефракт кивнул на открытые двери ближайшего бара, откуда падал красноватый свет и неслась негромкая музыка.

      – Зайдем? – спросил он.

      – Почему бы и нет, – сказал Кратов. – Я сегодня еще не ужинал. Да и не обедал, впрочем. К тому же музыка мне нравится.

      – Вы разбираетесь в джазе так же хорошо, как и в поэзии старого Востока, друг мой?

      – То есть никак, ни в том и ни в другом. Я люблю эту поэзию. Даже не знаю, за что. Наверное, за простоту и ясность… чего всегда не хватает моему разуму. За кажущуюся простоту и недоступную ясность.

      Издавна слышал

      я о дороге, которой

      мы напоследок пойдем…

      Но что это будет

      вчера иль сегодня, – не думал…[3]

      Вы что-то поняли?

      – Ну, в целом…

      – А джаз я не люблю вовсе. Там нет ни простоты, ни ясности. Онанизм для виртуоза… Но эту мелодию, по меньшей мере, можно слушать.

      – Это «Cantilena candida», из репертуара божественной Озмы, в вольной интерпретации нашего филармонического джаз-оркестра. Кстати, вы слышали, что Озма прилетает?

      – Я не слышал, – проворчал Кратов. – Я видел. Вы забили весь город дурацкой рекламой.

      – И слегка потеснили

3

Исэ-моногатари (X в. н. э.). Пер. с японского Н. Конрада.