Сфакиот. Константин Леонтьев

делать! Терпение нужно! Бог нам помогает! Никифорова девушка все молчит. Потом вдруг сама:

      – От наших танцев что за усталость; мы здесь тихо танцуем. От европейских танцев в Сире я уставала больше: от вальса голова кружится, а польку очень скоро иные танцуют.

      Одна чорненькая ей на это:

      – Ах! наши критские молодые люди такие варвары. Они таких танцев не знают совсем. Еврей Жозеф очень хорошо танцует а 1а франка, и польку, и вальс. Он в городе у австрийского консула писцом служит.

      А маленькая Акостандудаки ей с пренебрежением ужасным:

      – А! что ты говоришь, Мариго! Что ты нашла! Этот жид!..

      И точно этот Жозеф был вещь ничтожная вовсе. Потом вдруг Афродита ко мне обернулась и спрашивает:

      – Отчего вы с братом не протанцуете ваш пиррийский танец, что с позвонками на ногах? Кто видел только, его все хвалят. Это очень древний и красивый танец. Я бы желала видеть.

      Я на это ей, смеясь, говорю:

      – Надо к нам пожаловать… Туда, наверх. Милости просим к нам в Сфакию; там будут у нас и позвонки эти, о которых вы говорите, и мы можем для вашей чести с удовольствием протанцовать все, что вы пожелаете.

      Она говорит:

      – Как я туда поеду! – И больше ничего не сказала. Доктор тогда подошел к ней и говорит:

      – Дитя мое! отчего ты все такая суровая? Глазки у тебя небесного цвета и волосики золотистые, приятные такие, и сама ты беленькая и молодая, а глядишь на людей все сердито… Прошу тебя, улыбнись!..

      Афродита улыбнулась ему. Доктор был у них в доме давно как родной и с ней обращался как отец.

      – Вот, – говорит он, – как я рад, что ты засмеялась! Меня твоя суровость с молодыми людьми огорчает.

      Докторша и бабушка Афродиты за нее вступаются. – Девушка должна стыдиться и быть скромною. А доктор:

      – Пусть будет скромна! Но в благословенном Крите нашем не так, как в иных областях турецких заведено, чтобы девицы с молодыми людьми боялись говорить… Мы здесь люди иные… У нас Венеция тут была прежде… Прошу тебя, Афродита, встань для меня, который тебя еще маленькою столько раз носил и баюкал, утешь меня, встань и протанцуй еще раз с любым из этих красивых ребят…

      Она сказала:

      – Извольте, с удовольствием! – встала и ко мне обратилась. – Господин Яни, пойдемте с вами! – Подает руку уж прямо, без платочка, и глядит, и глядит на меня, тихо, молча все глядит… И танцовала она тоже, то опустит глаза, то взглянет немного опять на мои глаза. Это все пустяки, это ничего не значило. Так она всегда смотрит. А я тогда возгордился в уме и, танцуя, думал: «Значит из всех молодцов я ей понравился. Я сжег ей сердце… Как это приятно! Как мне это нравится, что она предпочитает меня другим!»

      А все было оттого, что я к ней ближе других стоял в это время. Но я был глуп тогда и с той минуты, как подержал ее за руку в танцах, полюбил ее и стал об ней думать.

      К вечеру капитан и мы все уехали в город, и больше ничего в этот день в доме Никифора у нас не случилось.

      Потом мы все вместе, капитан наш, и доктор Вафиди с женой, и сам Никифор сели на мулов и поехали в город.