Сфакиот. Константин Леонтьев

или из России все бунтовщики бывают и все учат по селам: «Народность! Народность!» И не пускал. Тогда трое наших молодцов приехали сами вниз; переодели учителя: сняли с него европейское платье, надели на него критское; верхом ночью с ним ускакали в горы. А оттуда уж туркам где его достать!

      – Вот он нас очень хорошо учил. Мы уж большие к нему ходили.

      – Любите учиться? – спрашивает Афродита у меня. Я говорю ей:

      – Какой же человек это будет, который не будет желать иметь открытые глаза и не будет иметь охоты узнать все Божие вещи на этом свете.

      Афродита замолчала и вдруг говорит:

      – Я думаю, мне пора домой.

      Тогда толстенькая эта Цецилия закричала на нее, всплеснув ручками: «Несчастная ты! Перестань ты ломаться. Не верьте вы ей!» – и вдруг вырвала у нее из рук бумажку и отдала нам: «Читайте, это мы ответ вам написали». Афродита ей: «Ах, ты какая! Что ты! бре́ такая, бре́ сякая…»

      А мы: «Теперь сердись, бумажка у нас…» Смотрим, а на ней написано: «Что ж мы будем делать, чтобы вы были довольны?» И подписано внизу:

      «Померанец с померанцового дерева и яблочко из Италии».

      Мы рады и говорим:

      – Дайте нам карандаш или тростник, или железное перышко написать ответ.

      А Цецилия отвечает:

      – На песке палочкой пишите… Мы отойдем. И отошли обе далеко. Я говорю брату:

      – Что ж мы им напишем? А брат мне говорит:

      – Яна́ки, буду я на твои глазки радоваться, мальчик ты мой милый, возьми ты скорее итальяночку, а мне с Афродитой поговорить нужно. Не ревнуй, дитя мое, и та недурна. А у меня есть дело, от которого и тебе будет большой выигрыш. Ты с Цецилией будь посмелее; поцелуй ее и понравься ей, она нам помощницей хорошею будет… Слушайся меня, глупенький… Я говорю:

      – Хорошо, хорошо! Жду; что писать?

      Брат взял палочку и написал на песке крупно: «Будем приятно проводить часы». Я запрыгал даже от радости. Бежит Цецилия назад, смотрит, и Афродита за ней тихонько идет и улыбается, а Цецилия прыгает и громко смеется, и в ладоши бьет, и поет уже свою итальянскую песню: «Amore! Amore!» и потом пишет на песке по-гречески: Пос? (Как?) Брат отвечает:

      – Как вы прикажете.

      Тогда Афродита поглядела на него и сказала очень важно:

      – Так, как следует честным и благородным паликарам, чтобы девицы не оскорблялись.

      Брат говорит:

      – Конечно, конечно! А Цецилия зовет меня:

      – Пойдем, Яна́ки, со мной, я хочу, чтобы ты для меня одно удовольствие сделал.

      Взяла меня под руку и увела к дому, а брат с Афродитой на дороге под виноградом остались.

      VII

      Когда мы с Цецилией остались одни около дома, она обняла меня и сказала мне: