Санин. Михаил Арцыбашев

пятнами, а голубые глаза смотрели ласково и лениво.

      – А вы все ссоритесь! – таким же ленивым и ласковым голосом протянул он еще издали. – И о чем, ей-богу!..

      – Да вот, мама находит, что мне больше шел бы греческий нос, а я нахожу, что какой есть, и слава Богу!

      Санин сбоку посмотрел на свой нос, засмеялся и пожал пухлую широкую ладонь Новикова.

      – Ну, еще что! – с досадой отозвалась Марья Ивановна.

      Новиков громко и весело засмеялся, и круглое мягкое эхо добродушно захохотало в зеленой чаще, точно кто-то добрый и тихий радовался там его веселью.

      – Ну, я са-ам знаю… все о твоей судьбе хлопоты идут!

      – Вот, поди ж ты! – с комическим недоумением сказал Санин.

      – Ну, так тебе и надо!

      – Эге! – вскрикнул Санин. – Если вы за меня в два голоса приметесь, так я и сбежать могу!

      – Я сама, кажется, скоро от вас сбегу! – с неожиданной и, больше всего для нее самой, неприятной злобой проговорила Марья Ивановна, рывком дернула таз с жаровни и пошла в дом, не глядя ни на кого. Пестрый Милль выскочил из травы, поднял оба уха и вопросительно посмотрел ей вслед. Потом почесал носом переднюю лапу, опять внимательно посмотрел на дом и побежал куда-то в глубь сада по своим делам.

      – Папиросы у тебя есть? – спросил Санин, очень довольный тем, что мать ушла.

      Новиков достал портсигар, лениво изогнув назад свое крупное спокойное тело.

      – Напрасно ты ее дразнишь, – с ласковой укоризною протянул он, – женщина она старая…

      – Чем я ее дразню?

      – Да вот…

      – Что ж «вот»?.. Она сама ко мне лезет. Я, брат, никогда от людей ничего не требовал, пусть и они оставят меня в покое…

      Они помолчали.

      – Ну, как живешь, доктор? – спросил Санин, внимательно следя за изящно-прихотливыми узорами табачного дыма, нежно свивавшегося в чистом воздухе над его головой.

      Новиков, думая о другом, ответил не сразу.

      – Плохо.

      – Что так?

      – Да так, вообще… Скучно. Городишко осточертел по самое горло, делать нечего.

      – Это тебе-то делать нечего? А сам жаловался, что вздохнуть некогда.

      – Я не о том говорю… Нельзя же вечно только лечить да лечить. Есть же и другая жизнь.

      – А кто тебе мешает жить и другой жизнью?

      – Ну, это вопрос сложный!

      – Чем же сложный?.. И чего тебе еще нужно: человек ты молодой, красивый, здоровый.

      – Этого, оказывается, мало! – с добродушной иронией возразил Новиков.

      – Как тебе сказать, – улыбнулся Санин, – этого, пожалуй, даже много…

      – А мне не хватает! – засмеялся Новиков; по смеху его было слышно, что мнение Санина о его красоте, силе и здоровье было ему приятно и что он слегка смущен, точно барышня на смотринах.

      – Тебе не хватает одного, – задумчиво сказал Санин.

      – Чего же?

      – Взгляда настоящего на жизнь… Ты вот тяготишься однообразием своей жизни, а позови тебя кто-нибудь бросить все и пойти куда глаза глядят, ты испугаешься.

      – Куда?