Санин. Михаил Арцыбашев

флигель, а Юрий медленно прошел в пахучий и зеленый сад. Далеко он не пошел, а остановился на дорожке и с жадным любопытством смотрел на открытые темные окна флигеля, и ему казалось, что там происходит что-то особенное, красивое и таинственное.

      На крыльце показалась Карсавина, и Юрий едва узнал ее: она сняла свое черное платье и оделась в тонкую, с широким вырезом и короткими рукавами малороссийскую рубашку с синей юбкой.

      – Вот и я… – сказала она, почему-то конфузливо улыбаясь.

      – Вижу… – с таинственным и понятным ей выражением ответил Юрий.

      Она улыбнулась и слегка отвернулась, и они пошли по дорожке между зеленых, низких кустов сирени и высокой травы.

      Деревья были маленькие и больше вишневые, с крепко пахнущими клеем молодыми листьями. За садом была левада, покрытая цветами и высокой некошеной травой.

      – Сядем здесь, – сказала Карсавина.

      Они сели на полуразвалившийся плетень и стали смотреть на леваду, на прозрачную погасавшую зарю.

      Юрий притянул к себе гибкую ветку сирени, и с нее брызнуло мелкими капельками росы.

      – Хотите, я вам спою? – сказала Карсавина.

      – Конечно, хочу! – ответил Юрий.

      Карсавина, как и тогда на реке, выпрямила грудь, отчетливо обозначившуюся под тонкой рубашкой, и запела:

      Любви роскошная звезда…

      Голос ее легко, чисто и страстно звенел в вечернем воздухе. Юрий затих, едва дыша и не спуская с нее глаз. Она чувствовала его взгляд, закрывала глаза, выше подымала грудь и пела все лучше и громче. Казалось, все затихло и слушало, и Юрию припомнилась та кажущаяся, внимательная и таинственная тишина, которая воцаряется, когда поет в лесу весной соловей.

      Когда она замолчала, после высокой серебристой ноты, стало как будто еще тише. Заря совсем погасла, и небо затемнело и углубилось. Чуть видно и чуть слышно заколебались листья, шевельнулась трава, и, плывя в воздухе, что-то нежное и пахучее, как вздох, налетело с левады и расплылось по саду, Карсавина блестящими в сумраке глазами оглянулась на Юрия.

      – Что же вы молчите? – спросила она.

      – Уж очень тут хорошо! – прошептал Юрий и опять потянул брызгающую росой ветку.

      – Да, хорошо! – мечтательно отозвалась Карсавина.

      – Хорошо вообще жить на свете! – прибавила она, помолчав.

      В голове Юрия шевельнулось что-то привычное, неискренно грустное, но не оформилось и исчезло.

      За левадой кто-то пронзительно свистнул два раза, и опять все затихло.

      – Нравится вам Шафров? – неожиданно спросила Карсавина и сама засмеялась этой неожиданности.

      Ревнивое чувство шевельнулось в груди Юрия, но он серьезно ответил, немного принуждая себя:

      – Он – славный парень.

      – С каким он увлечением отдается своему делу! Юрий промолчал.

      На леваде стал подыматься легкий беловатый туман, и трава побелела от росы.

      – Сыро становится, – сказала Карсавина, пожимая плечами. Юрий невольно посмотрел на ее круглые, мягкие плечи и смутился, она поймала его