Санин. Михаил Арцыбашев

не хотелось, чтобы он уходил. Рязанцев крепко прижал ее круглую теплую ручку локтем.

      – Да, ночь чудная! – сказал он, придавая этим простым словам особенный, только им двоим понятный смысл.

      – Да будет ей благо, – басом отозвался Иванов, – а я спать желаю. Покойной ночи, синьоры!

      И он зашагал по улице, размахивая руками, как мельница крыльями.

      Потом ушли Новиков и Семенов. Рязанцев долго прощался с Лялей под предлогом совещания о пикнике.

      – Ну, бай, бай, – шутя, сказала Ляля, когда он ушел, потянулась и вздохнула, с сожалением покидая лунный свет, теплый ночной воздух и то, к чему они звали ее молодое, цветущее тело.

      Юрий подумал, что отец еще не спит и что если они останутся вдвоем, то неприятное и ни к чему не ведущее объяснение будет неизбежным.

      – Нет, – сказал он, глядя в сторону, на голубоватый туман, тянущийся пеленой за черным забором над рекой, – я еще не хочу спать… Пойду пройдусь.

      – Как хочешь, – отозвалась Ляля тихим и странно нежным голосом. Она еще раз потянулась, зажмурилась, как кошечка, улыбнулась куда-то навстречу лунному свету и ушла. Юрий остался один. С минуту он неподвижно стоял и смотрел на черные тени домов и деревьев, казавшиеся глубокими и холодными, потом встрепенулся и пошел в ту сторону, куда медленно ушел Семенов.

      Больной студент не успел уйти далеко. Он шел тихо, согнувшись и глухо покашливая, и его черная тень бежала за ним по светлой земле. Юрий его догнал и сразу заметил происшедшую в нем перемену: во все время ужина Семенов шутил и смеялся едва ли не больше всех, а теперь он шел грустно, понуро, и в его глухом покашливании слышалось что-то грозное, печальное и безнадежное, как та болезнь, которою он был болен.

      – А, это вы! – рассеянно и, как показалось Юрию, недоброжелательно сказал он.

      – Что-то спать не хочется. Вот, провожу вас, – пояснил Юрий.

      – Проводите, – равнодушно согласился Семенов.

      Они долго шли молча. Семенов все покашливал и горбился.

      – Вам не холодно? – спросил Юрий, так только, потому что его начинало тяготить это унылое покашливание.

      – Мне всегда холодно, – как будто с досадой возразил Семенов.

      Юрию стало неловко, точно он нечаянно коснулся больного места.

      – Вы давно из университета? – опять спросил он. Семенов ответил не сразу.

      – Давно, – сказал он.

      Юрий начал рассказывать о студенческих настроениях, о том, что среди студентов считалось самым важным и современным. Сначала он говорил просто, но потом увлекся, оживился и стал говорить с выражением и горячностью.

      Семенов слушал и молчал.

      Потом Юрий незаметно перешел к упадку революционного настроения среди масс. И видно было, что он искренно страдает о том, что говорит.

      – Вы читали последнюю речь Бебеля? – спросил он.

      – Читал, – ответил Семенов.

      – Ну и что?

      Семенов вдруг с раздражением махнул своей палкой с большим крючком. Его тень так же махнула своей черной рукой, и это движение ее напомнило Юрию зловещий взмах крыла какой-то черной