Россия, кровью умытая (сборник). Артём Весёлый

ржаными корками, пили мы вприкуску, с сушеной дикой ягодой, а ягоду Серомах насобирал, в разведку ходючи, и председатель рассказывал нам, как они своего полкового командира за его паскудное изуверство перевели на кухню кашеваром; как послали в корпусной комитет депутацию с требованием отвести полк в тыл на отдых; как на полковом митинге постановили чин-званье солдатское носить и фронт держать, пока терпенья хватает, а то срываться всем миром-собором и гайда по домам.

      – По домам так вместе, – говорим, – и мы тут зимовать не думаем.

      – Что верно, то верно: ордой и в аду веселей.

      Провожал нас Серомах, опять шутил:

      – Жизня, братцы, пришла бекова: есть у нас свобода, есть Херенский, а греть нам некого…

      Всю дорогу ржали, Серомаха вспоминаючи.

      Живем и пятый, и десятый месяц, а конца своему мученью не видим.

      Выползешь вечером из землянки – лес, горы, колючка – убогий край… То ли у нас на Кубани! Там тихие реки текут, шелковы травы растут, там – степь! Да такая степь – ни глазом ты ее, ни умом не обнимешь…

      Сидишь так-то, пригорюнишься…

      С турецкой стороны ветер доносит молитву муэдзина:

      – Аллах вар… Аллах сахих… Аллах рахмаи, рахим… Ля илаха ил-ла-л-лаху… Ве Мухаммед ресулу-л-ляхи…

      От скуки в гости к туркам лазили и к себе их таскали, борщом кормили, батыжничали. Черные, копченые, ровно в бане век не мылись, глядеть на них с непривычки тошно. Табаку притащут, сыру козьего. Сидим, бывало, летним бытом на траве, курим и руками этак разговариваем:

      – Кардаш, домой хочется? – спросит русский.

      – Чох, истер чох! – Зубы оскалят, башками качают, значит, больно хочется.

      – Чего же сидим тут, друг дружку караулим?.. Будя, поиграли, расходиться пора… Наш спрыгнул с трона, и вы своего толкайте.

      Опять залопочут, зубы оскалят, башками бритыми мотают и глаза защурят, а русский понимает – и им, чумазым, война не в масть, и ихнего брата офицер водит, как рыбу на удочке.

      – Яман офицер? Секим башка?

      – Уу, чакыр яман.

      – Собака юзбаши?

      – Кцпек юзбаши… Яман… Бизым карным хер вакыт адждыр.

      Разговариваем однажды так, а верхом на пушке сидит портняжка Макарка Сычев. Таскает он из-за пазухи вшей, иголкой их на шпулишную нитку цепочкой насаживает и покрикивает:

      – Беговая… Рысистая… С поросенка!

      Русские ржали, ржали и турки. В тот вечер у них праздник уруч-байрам был, прикатили они кислого виноградного вина бочонок, барашка приволокли. Барашка на горячие угли, бочонок в круг, плясунов, песенников на кон, и пошло у нас веселье: ни горело, ни болело, ровно и не лютовали никогда.

      Подманил лихой портняжка одного Османа, лапу ему в ширинку запустил и за хвост, на ощупь, вытаскивает действительно вошь. Пустил ее в пару со своей в разгулку на ладонь и спрашивает Османа:

      – Видишь?

      – Вижу.

      – Твоя насекомая и моя насекомая, моя крещеная, твоя басурманка… Угадай, какой они породы?

      – Обе солдатской породы, – отвечает Осман на турецком языке. – Хэп сибир аскерлы…

      – Верно! – орет Макарка Сычев. – За что же нам друг на друга злобу