Два брата, или Москва в 1812 году. Рафаил Зотов

дождя утро было ясное, как ни в чем не бывало. Я отпер калитку на улицу, чтоб и за воротами подмести. Что ж, сударь? на самом пороге калитки, вижу я, лежит ребенок и спит, как божий птенчик, самым сладким сном.

      – Ребенок?.. Кто-нибудь из ваших же подкинул.

      – Что вы, сударь, Григорий Григорьевич! Как это можно? Кто у нас осмелится подкидывать ребят в барский дом? Да и на что это? У нас, слава богу, станет хлеба про всех. С голоду никто не умирает. С какой же беды подбрасывать детей?

      – Кто-нибудь согрешил… незаконное дитя…

      – Э, сударь! Бог с вами! У нас этакими делами не занимаются. На селе выдают девок полулетками, по 12, 13 году. Нет, сударь! это не из наших, а уж бог весть откуда. И ребенок не простой, а барский.

      – Барский? Что за вздор? Откуда? Мы всех соседей знаем наперечет.

      – И мы уж с поваром Филькой по пальцам всех пересчитывали. Выходит, что не из здешнего околотка.

      – Откуда же? Это странно! Как ребенок одет?

      – По-барскому. И подушечка в головах и теплым одеялом прикрыт. Видно по всему, что сонного принесли и тут положили.

      – Это очень любопытно. Я сейчас приду, посмотрю.

      Чрез пять минут пустынник был уже у ворот. Действительно, мальчик лет 4–5 лежал в глубоком сне, окруженный любопытною дворней. Он был одет в суконной курточке, вышитой золотыми шнурками, в белых канифасных брючках; тонкий воротник батистовой рубашки раскинут был по плечам. Подушка и шелковое одеяло довершали доказательство, что ребенок не из простолюдинов. Прекрасное личико его блистало улыбкою и во сне. Светло-русые волосы вились локонами по шее – словом, то был тип младенческой красоты.

      Погруженный в глубокую задумчивость, пустынник долго рассматривал дитя. Какое-то сильное чувство волновало грудь его, но он не сказал ни слова и тихими шагами пошел назад в свою комнату.

      – Что ж, батюшка Григорий Григорьевич, прикажете с ним делать? – спросил привратник.

      – Ты останься тут и покарауль ребенка, – отвечал пустынник, – а вы все разойдитесь по своим местам.

      Последнее было сказано дворне, которая молча повиновалась. Сам же он отправился к Сельмину.

      Долго еще спал ребенок. Наконец он потянулся и открыл глаза. С минуту смотрел он с удивлением на окружающие предметы, потом с боязнию вскричал:

      – Няня, где ты?

      – Няни твоей здесь нет, милое дитятко, – сказал ему привратник, – но ты у добрых людей, и они тебя не покинут.

      Пристально посмотрел ребенок на говорящего мужика и не отвечал ни слова. Через минуту, однако же, снова закричал:

      – Няня!

      – Не пора ли вставать, сударь? Умойся-ка да помолись богу.

      – А где няня?

      В эту минуту пришли Сельмин и пустынник.

      – А! душечка, здравствуй! – вскричал Сельмин. – Выспался ли ты? В гостях не надо так долго спать. Вставай! Пойдем чай пить.

      С недоверчивостью посмотрел ребенок на говорившего.

      – А где папа? в карете? – спросил он.

      – Нет, душечка, и папа и карета уехали, а