Борьба у престола. Федор Ефимович Зарин-Несвицкий

иностранных дел – ответ немедля, это – по полкам, это – по заставам…

      Он совал пакеты в руки курьерам.

      – Духом, не медлить ни минуты.

      – Ой, что‑то будет, – со вздохом произнес Макшеев. – Когда‑то Бог приведет выспаться!

      Шастунов улыбнулся.

      Сын богатейшего тульского дворянина Макшеев вел безалаберный образ жизни: карты, лошади, женщины наполняли его существование. Был он смел, честен и благороден, но слыл в офицерской компании забубённой головушкой. Вторую неделю Шастунов был в полку и почти каждый день слышал, как Макшеев говорил:

      – Когда‑то Бог приведет выспаться!

      Но, видно, мечта юного прапорщика отходила все дальше.

      Заседание кончилось. Молодые офицеры вскочили с места и вытянулись, когда показались фигуры фельдмаршалов, а за ними и остальные члены Верховного тайного совета, усталые, взволнованные и торжествующие.

      Фельдмаршал Василий Владимирович остановился около офицеров и своим отрывистым, резким голосом коротко приказал:

      – Вы оба в ночь едете с князем Василь Лукичом в Митаву. В одиннадцать часов у Яузской заставы. Ни звука об этом никому. Тут ваша судьба, ваши головы и… Вы, поняли? Ни звука! – сурово добавил он, проходя дальше.

      – В одиннадцать часов у Яузской заставы, – повторил, не останавливаясь, князь Василий Лукич. – Отдохните и соберитесь.

      «Колдун, колдун», – пронеслось в голове Шастунова. Он вспомнил слова Бриссака. У него замерло сердце. А черные глаза?

      Лицо Макшеева вытянулось.

      – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – тихо проговорил он вслед верховникам. – Когда же выспаться! Ну, делать нечего, князь. Поедем в остерию. Уже девятый час, долго ли до одиннадцати. Ты, кстати, и живешь там…

      Но князь Шастунов отрицательно покачал головой.

      – Мне надо еще кое – кого спроведать, – возразил он.

      Макшеев лукаво подмигнул ему.

      – Ну, ладно, – сказал он, – однако ты, брат, ловкий. Кажись, только десять дней в Москве, а уж… Ну, как знаешь. Я слетаю домой, а оттуда в остерию. Мимо дома, чай, не проедешь; значит, свидимся.

      – Да, да, я заеду домой, – рассеянно ответил Шастунов.

      Они вышли вместе.

      Был ясный морозный вечер. Охваченный разнородными чувствами, Арсений Кириллович ехал по улицам Москвы. Было пустынно. Последние дни Шастунову действительно казались сном. Странно, сказочно вдруг сложилась его судьба. Он ехал в Россию, готовый к обычной карьере знатного и богатого гвардейца, и вдруг сразу попал в кипень событий, необычайных для России событий, могущих повернуть самодержавную Русь на новый путь, светлый и свободный, на тот путь, о котором уже смутно мечтала Франция, о чем говорил ему Сент – Круа.

      Шастунов чувствовал гордость, что судьба сделала его участником великого исторического события. К этому примешалось еще чувство любви. Любовь вспыхнула в нем внезапно. Первая любовь! Катание, две – три встречи, взгляд – и все было кончено для его сердца. Какое‑то неизъяснимое очарование,