Фрейлина императрицы. Евгений Салиас-де-Турнемир

дядя… У нас важный купец в избе… Важный… Приехал сейчас.

      Дирих не сразу понял. Он бросил мазанье, вздел колесо на ось и, вынув подпорку из-под телеги, спросил у девочки:

      – Что ты болтаешь?

      – Купец. У нас. На своей лошади. Хорошая лошадь.

      – Ты, Мадде, во сне видела?

      – Не во сне, дядя. Иди скорее… Мама зовет.

      Мадде была настолько встревожена и даже перепугана, что Дирих поневоле должен был верить, если не словам, то лицу девочки. Он попросил другого ямщика отправиться с проезжим вместо себя, а сам быстро пошел домой.

      – Да кто же такой этот приезжий? – спрашивал он у девочки.

      Но Мадде сама не знала ничего.

      Когда Дирих вошел в горницу низенькой и темной избенки, то увидел хорошо одетого человека, с виду купца, а его сожительница Трина вскрикнула с веселым лицом:

      – Ну, отгадай, Дирих! Отгадай, кто этот человек? Кто наш гость?

      Дирих стал как вкопанный, а купец подошел и вымолвил, смеясь добродушно:

      – Немудрено тебе меня не узнать. И я бы тебя теперь не узнал, если бы встретил где на дороге. Прежде всего поцелуемся… Вот так… Ну, погляди теперь мне в лицо хорошенько. Не узнаешь?

      – Нет. Виноват… – пробурчал Дирих, смущаясь.

      – Есть у тебя брат?

      – Есть.

      – Как его зовут?

      – Карлус…

      – Ну вот… Догадываешься теперь?..

      Но Дирих стоял истуканом. Он был слишком простоват, чтобы догадаться.

      – Да я… Я Карлус. Твой брат Карлус, – воскликнул приезжий.

      Дирих ахнул и бросился обнимать брата.

      Оглядев друг друга внимательно, братья обоюдно подивились перемене, которая в них произошла.

      Карлус тотчас передал брату подарок от Христины – два червонца, и подробно рассказал о свидании ее с царицей. Но, видя, что брат все тот же простяк, неспособный даже понять вполне все то, что он считал необходимым ему передать, Карлус, невольно и незаметно для самого себя, перестал в беседе обращаться к брату, а предпочел все подробно объяснить умной Трине и ее старшей дочери.

      Главное заключалось, конечно, в том, чтобы Дирих вел себя осторожнее и не разглашал ничего о себе даже в такой трущобе, как его деревушка.

      Трина очень обрадовалась большим деньгам, но весть Карлуса о могущей произойти перемене в судьбе Дириха не только не обрадовала женщину, но даже испугала. Карлус заметил ее тревожный взгляд и набежавшую на лицо тень. Умная латышка поняла тотчас, что в случае какой-либо перемены ее сожительство с Дирихом будет невозможно.

      – Ты что пригорюнилась? – спросил Карлус.

      – Я ничего… Все это диковинно… И от всего этого, что ты рассказываешь, надо всяких напастей ждать, – ответила Трина.

      – Это почему?

      – Вас всех: тебя, Дириха, Христину и Анну с вашими детьми – только погубит это свидание Христины. Я тебе говорю верно. Счастия от этого не будет никакого, а беды будут…

      В голосе женщины звучала такая уверенность,