На Москве (Из времени чумы 1771 г.). Евгений Салиас-де-Турнемир

и таинственно, шепотом, объясняла Авдотье Ивановне, что она все ее мудреное дело справила, что не нынче завтра все будет кончено.

      – И про Сидорку-портного там сказано, и про попугая сказано. Все как следует! – таинственно говорила Климовна. – От меня, стало быть, известиться?

      – Ну да, от вас. Вы укажете, где попугай и где портной. Ну ладно… Только бы мой сусальный петух не взбунтовал через меру… – прошептала Авдотья Ивановна задумчиво.

      Когда Уля вошла в горницу, обе прекратили свою тайную беседу. Климовна, хитро улыбаясь, расцеловалась с Улей, Авдотья Ивановна сердито спросила: где Ивашка?

      – Тут, в прихожей… прикажете позвать?

      – Вестимо. Он, поганец, должен был прямо к барыне идти, как приехал, а не к тебе на вышку. Хоть и продана вотчина и не мой он, а все-таки должен уважить барыню.

      Ивашка вошел в горницу, слегка робея, и поклонился.

      – Здравствуй, шальной; зачем пожаловал? Думал, Москва без тебя не простоит…

      – Всем миром, Авдотья Ивановна, порешили и отправили меня. Сказывают: не гожусь.

      – Что же? Тут-то, полагаешь ты, что годишься? Что ты будешь делать?

      Ивашка объяснил, что наймется куда-нибудь в услужение, а до тех пор просил позволения остаться в доме у барыни.

      Авдотья Ивановна задумалась. С одной стороны, она понимала, что к мужнину полку прибыло, что Капитон Иваныч, Уля и Ивашка будут теперь заодно и против нее в каком бы то ни было деле. С другой стороны, Авдотья Ивановна уже разочла, что можно отобрать у Ивашки санки и коня за постой и продать.

      После минутного молчания она произнесла нерешительно:

      – Ладно, оставайся; там видно будет.

      И тотчас, к удивлению Ули, Авдотья Ивановна стала собираться и одеваться, чтобы идти вместе с Климовной куда-то по делу.

      Уля невольно широко раскрыла свои красивые глаза и, не сморгнув, глядела на одевавшуюся барыню. Отсутствие ее из дому с Климовной предвещало всегда что-нибудь очень дурное.

      Когда обе женщины вышли из дому, Уля села на первый попавшийся стул и глубоко задумалась.

      VII

      Ивашка долго стоял молча над Улей, с грустным выражением лица, почти даже с глупым выражением, и смотрел на ее поникнутую голову, бессознательно рассматривал красивый ровный пробор ее светло-русых волос. В голове его вертелась все одна и та же мысль: как пособить горю, как избавить Улю от Авдотьи Ивановны? И вдруг, словно надумав нечто очень умное и важное, он выговорил быстро:

      – Уля, знаешь что?.. всем бы бедам конец – выходи ты замуж.

      Уля подняла на него голову и глянула с изумлением.

      – Что?!

      – Выходи, говорю, замуж.

      Уля, несмотря на свое грустное настроение, звонко и весело расхохоталась.

      – Чего ты? Я не в шутку… Подумай только: выйдешь замуж, от барыни избавишься.

      – Ах ты, Иваша, Иваша! – перебила его девушка, – все ты тот же! Сколько времени не видала я тебя, а все ты тот же.

      – Чего тот же? – вдруг будто обиделся Ивашка.

      – Да ты не обижайся… Вижу, вижу. Уж и губы распустил, как